На разводе беседа комбата с «хозбандой» неизбежна. Для примера вырвем один день, когда все парни из ВМО в сборе, и посмотрим, что творится на плацу.
– … В походную колонну! Повзводно! В направлении батальона правое плечо вперёд – марш! – отдал команду комбат.
Автомобильные, артиллерийские и пехотные колонны, похожие на гигантских сороконожек, браво двинули в сторону тёплых казарм. В хвосте маршировавшего ПТУР взвода вдруг завёлся оракул с морской фамилией Скатов. Он зевнул и вяло произнёс:
– А ща батя рявкнет: «Обоз» – ко мне».
– «Обоз» – ко мне! – тут же рявкнул комбат.
– А теперь: «Бегом марш, власовцы».
– Бегом марш, власовцы!
– Басмачи.
– Басмачи!
– Дебилы, эсэсовцы, недоноски.
– Дебилы, недоноски, эсэсовцы!
– Обозное отродье.
– Обозное отребье!
– Стареешь, батя, – прокомментировал Скатов. – Ошибка на втором слове. Поправься-ка.
– Ни черта! – взревел комбат. – Вы не отребье! Вы хуже! Вы отродье!
– Порядок, батя. А ща поимей-ка Буянова. Это он. Больше некому.
– Буянов!!! Опять ты! Кто бы сомневался?! Больше ведь у нас некому! Ко мне!
У тринадцатиголового дракона учебки отвалилась самая лихая голова, строевым шагом подкатилась к ногам командира батальона и поникла.
– Моему терпению пришёл конец, Буян! – заявил комбат своему рядовому уже, наверное, в юбилейный тысячный раз со дня их знакомства. – На дизель9 попрёшь! Не я ли третьего дня отмазал тебя перед зампотылом?! Знаешь, каких трудов мне это стоит каждый раз?!
– Больших, тарищ полковник, – ответствовал Буянов, придав значительный вес слову «больших», как будто именно это имело сейчас первостепенное значение, и он готов убить всякого, кто вдруг считает, что комбату это стоит малых трудов.
– Для чего напоил прапора с вещевого склада?
– Для дела, тарищ полковник, – резко подняв голову и сверкнув глазами, с допустимой долей дерзости в голосе произнёс Буянов. – Сами же говорили, что в «махре» трёх ОЗК не хватает.
– В башке у тебя не хватает! – прокричал комбат и понизил голос: «Прапор доволен? Не попадётся на разбазаривании»?
– Так точно! Никак нет! – по форме выдал нарушитель дисциплины, и всё его лицо так и дышало большой и чистой, но по воле проклятого рока – неразделённой любовью к Уставу Вооружённых Сил.
– Чё «так точно»? Чё «никак нет», идиот?!
– Ответ на первый вопрос – так точно, на второй – никак нет.
– Молодцом, Буян, – В противовес похвале от комбата последовал удар ногой в голень, и солдат, вскрикнув, с разворотом полетел на плац с перекошенным от боли лицом, умудрившись в падении подмигнуть товарищам, что, мол, сейчас больше играю, так как вскользь пришлось и вообще батя, кажется, не всё знает. – А по-другому с тобой никак, потому что ты, один чёрт, урод. Ты поклялся мне, что больше ни капли, а вчера ночью три обожратых архаровца во главе с тобой сожгли американский флаг в защиту США на крыше третьего батальона! Недоумок! США – это Соединённые Штаты Америки! Это как если бы ты вырвал из груди сердце в защиту тела!
«Обозники» тяжко вздохнули, но это было одно лишь притворство.
– Хороший ты мужик, батя, – подумали они, – но в международной политике не шаришь. Если пьяный Буян, посмотрев новости, говорит, что американцев пора спасать от самих себя, значит, так оно и есть, потому как Буян – политик от Бога. Он добыл ОЗК для «махры», а в этом деле без политики никак.
– А потом, значит, свесили ноги с крыши и ну беседовать с Полярной-то звездой, – продолжил комбат и всплеснул руками. – Ба-а-а, а она им прямо отвечает, подмигивает. Недоноски! Благодарите Бога, что дежурного по части это позабавило, иначе – труба! Говорили-говорили, изливались-изливались, в любви звезде объяснялись, а потом безобидное светило чем-то даунам не угодило, и они начали его матом крыть, прицельно харкаться в небо. Дежурный утверждал, что били не без прямой наводки, только харчки вместо космоса всё как-то к земле прибивало. Для того, наверное, и костерили, чтобы потом со слезами на глазах прощение у звёздочки просить. Ведь было же?! И прекрасной-то стала звезда распрекрасной, и полярной-то располярной.
