Случалось, я не мог скоро заснуть. Читать не хотелось. Я выбирался из дома и долго бродил по обмершим улицам города. По пути заворачивал в круглосуточный магазин, покупал под томящимся взглядом охранника сигареты, одну выкуривал тут же, на крыльце магазина, и затем шагал дальше, под раскрытым куполом зонтика, задрав воротник адидасовской мастерки…
Самым удивительным было то, что ночью дождь почти прекращался. Ветер стихал, а сверху падали редкие капли. Будто кто выжимал остатки суточной нормы. Мне нравилось гулять в это время по городу. Я совершал обычный круг по изученному маршруту, возвращался в квартиру, умывался и засыпал. А утром опять наблюдал за окном привычную пелену нескончаемого дождя…
Иногда у меня появлялся гость. Не часто. Все время один и тот же. И всегда без предупреждения. Он приходил ближе к полуночи, ставил в угол распахнутый зонт и следовал в залу. Я вынимал из шкафа бутылку сухого болгарского, разливал его по низким стаканам, и мы принимались разглядывать улицу.
Мы могли долго молчать. Гость, который меня навещал, был моим давним товарищем. Когда наступало время беседы, кто-нибудь из нас произносил первую фразу или просто начальное слово. Мы неспешно тянули вино, курили и говорили о разных вещах. Внизу по пустынной дороге скользили глянцевые авто. Блестел черным лаком мокрый асфальт. Лампы уличных фонарей и фары машин отражались от него неясными желтыми бликами. Временами из мутной темени выныривали припозднившиеся прохожие. Временами по жестяному карнизу били тяжелые капли. Мы сидели почти неподвижно и ловили вибрации мира. Мир играл вместе с нами полуночный блюз…
В последний раз он пришел ко мне без зонта, с мокрыми спутанными волосами и с собственной бутылкой в руке. Я сидел в старом продавленном кресле и читал Генри Миллера. Тишина затопила квартиру. Я собирался вскоре лечь спать. Когда в дверь коротко позвонили, стрелки часов над диваном показывали начало второго. Внезапный звонок вернул меня с улиц Парижа в реальность, я нехотя встал и, шлепая босыми ногами, вышел в прихожую.
В подслеповатом мутном глазке виднелась знакомая мужская фигура. Я не стал спрашивать «Кто?», отворил и впустил друга в квартиру. В прихожей он скинул грязные туфли, снял мокрый плащ и не удосужился сказать мне даже «привет». И это тоже было нормальным.
Мы прошли в комнату, считавшейся в моей двушке гостиной. Он выложил из кармана сигаретную пачку и поставил на столик вино. Я без лишних вопросов сходил за штопором и стаканами в кухню, а возвратившись, нашел друга разглядывавшим в журнале рекламу дорогого фарфора.
Я подошел и взглянул через его плечо на яркую фотографию. Снимок был сделан сверху – искусно, с близкого расстояния. Над чайным сервизом, расставленным на дне живописного пруда, плавал розовый карп.
– Вопрос, конечно, избитый, но скажи все равно… Если бы у тебя был выбор – кем стать, – задумчиво, словно разговаривал сам с собой, произнес друг, – я имею в виду, человеком или кем-то еще… из животных… Ну вроде бы тебе, за некие немыслимые заслуги, дали возможность подобного выбора. Ты бы кем предпочел народиться? Желать быть человеком, уже раз побывав в этой шкуре, на мой взгляд, неумно…
Я решил не вступать с ним в мировоззренческий спор, отстаивая избранность человеческого обличья. Если вдуматься, какой-то резон в его словах был.
– Не знаю, – ответил я, коротко поразмыслив. – Честно сказать, я никогда не думал об этом. Возможно, я бы хотел быть перелетной птицей… Может быть, игуаной. Морской игуаной, – уточнил я.
