Мэйсон немедленно перевел пять тысяч долларов своему информатору в Бразилии, чтобы получить дополнительные сведения касательно происхождения рентгеновского снимка. Размеры специального резервного фонда, который он перевел в Швейцарию, были гораздо больше, и он был готов перевести еще, когда получит в свое распоряжение окончательно подтвержденные данные.
Он полагал, что его источник в Европе обнаружил доктора Лектера, но Мэйсона уже столько раз обманывали, поставляя ложную информацию, что он научился осторожности. Доказательства скоро поступят. А пока, чтобы снять напряжение, вызванное ожиданием, Мэйсон сосредоточился на обдумывании того, что он будет делать, когда доктор попадет наконец к нему в руки. Подготовка к этому также потребовала значительного времени, поскольку Мэйсон в свое время и сам учился науке страданий…
Нам иногда бывает трудно понять и принять выбор Господа, предназначающего для нас те или иные страдания; ведь пути Его неисповедимы, разве что наша невинность и незнание Его оскорбляют. Очевидно, в таких случаях Ему требуется от нас некоторая помощь, дабы направить в нужное русло слепую ярость, которую Он обрушивает на смертных.
Мэйсон уже научился понимать свою роль в этом процессе – на двенадцатом году страданий, когда его парализованное тело уже почти невозможно было нащупать под простыней, когда он понял, что никогда больше не встанет на ноги. Новое крыло в поместье Маскрэт-Фарм было завершено, и у него были средства – правда, не такие уж неограниченные, поскольку делами семейства тогда все еще управлял его патриарх, Молсон Верже.
Это произошло на Рождество в тот год, когда доктор Лектер бежал из заключения. Мэйсон ужасно жалел – с поправкой на настроения, какие обычно посещают нас перед Рождеством, – что не предпринял мер, чтобы доктор Лектер был умерщвлен в спецбольнице; теперь же Мэйсону оставалось лишь терзаться мыслью, что доктор Лектер по-прежнему топчет землю, ходит где-то, свободно передвигается и, весьма вероятно, наслаждается жизнью.
Сам же Мэйсон лежал под аппаратом искусственного дыхания, тело его вместе с аппаратом было покрыто мягким одеялом, рядом стояла медсестра, переступая с ноги на ногу и не смея присесть, хотя ей очень этого хотелось. Автобус привез группу детишек из бедных семей, чтоб спеть Мэйсону рождественские колядки. С разрешения врача окна в комнате Мэйсона на некоторое время открыли, чтобы он подышал свежим морозным воздухом, а под окнами, прикрывая ладонями горящие свечи, стояли и пели дети.
Свет был погашен, и в темном воздухе над Маскрэт-Фарм низко висели звезды.
…«О, милый город Вифлеем, как тихо ты лежишь!» – пели дети.
Действительно, как тихо ты лежишь!
Как тихо ты лежишь!
В этой строке была явная насмешка над ним самим! Как тихо ты лежишь, Мэйсон!
Рождественские звезды за окном хранили молчание, и молчание это подавляло его. Звезды ничего не сказали ему, когда он поднял на них свой умоляющий глаз, закрытый линзой, сделал им знак пальцами, которыми еще мог управлять. Мэйсону показалось, что он уже не в силах дышать. Если он задохнется в этом бесконечном пространстве, подумал он, то последнее, что увидит, будут эти прекрасные молчаливые звезды, лишенные воздуха. А он уже задыхается, респиратор не успевает подавать воздух, ему приходится ждать каждого вдоха, чтобы следовать животворной диаграмме, которую пишут рождественские ели на дальних склонах, поднимаясь пиками, маленькие ели в черной ночи леса на дальних склонах. Как пики в его кардиограмме, систолический пик, диастолический пик…
