– Друзья, а ведь ещё пару лет назад, я учился в этих краях… – вдруг спохватился Глеб Демидов. – …Пойдёмте со мной, и знаю здесь одно весьма тихое и уютное местечко.
– Помниться, и мне проходилось учиться в здешней флотской школе… – усмехнулся в ответ Мирон Русаков. – …Однако по портовым трактирам с матросами и шлюхами, я вовсе не шлялся. Далее прибрежной черты мне и в голову не приходило отлучиться.
Тем не менее, предложение Демидова показалось сослуживцам весьма и весьма заманчивым, потому и потянулись молодые люди вслед за Глебом. Да, собственно, и деваться-то им было, попросту некуда – уж лучше довериться более знающему товарищу, чем попусту таскаться по чужим тупикам и непонятным закоулкам.
Вдоль прибрежной черты офицерам пришлось пройти порядка восьми кабельтовых, дабы найти ту самую харчевню, о которой ранее говорил Демидов. И действительно, это было вполне пристойное заведение, без пьяной толпы матросов и более и менее чистым залом.
К тому же, долгий путь был компенсирован ещё и добротным пивом и отлично прожаренным куском баранины.
Присели за отдельный столик, выпили за здравие Российского флота, потом за царя-батюшку. На душе повеселело и, как-то совсем уж незаметно, потянуло офицеров на фривольные и весьма скользкие мысли.
– Я тут вспомнил ту белокурую немецкую бестию… – в самый разгар пирушки заговорил Герман Говоров.
– Что, дружище, зацепила красотка? – усмехнулся в ответ Глеб Демидов.
– Я не об этом. Хочу поговорить о таком явлении, как продажная любовь.
– Честно сказать, я и сам удивляюсь, насколь глубоко коммерческий интим проник в жизнь цивилизованной Европы… – поддержал разговор Русаков. – …И уж в который раз убеждаюсь в лживости европейской морали.
– Ты сейчас о чём? – попытался уточнить Демидов.
– О том, что с одной стороны общественность большинства европейских городов продажную любовь осуждает. С ней вроде бы, как борются… – поспешил пояснить Мирон. –…С другой стороны, из соображений «меньшего зла», данное явление оправдывается, регламентируется и упорядочивается. Более того, даже церковь готова закрыть глаза на этот богохульный разврат.
– Ну, а чего ты хотел?.. – вставил своё слово Лазарев. – …Я слышал, что многими борделями владеют именно католические иерархи. При этом продажные девки соблюдают посты, участвуют в торжественных городских мероприятиях, порой выполняют какие-то представительские функции.
– В Голландии, где я учился… – припомнил Говоров. – …Имеются целые «женские улицы», граничащие с городскими стенами.
– Так ведь само слово «бордель»… – уточнил Лазарев. – …От французского «bord» – «край».
– Как только не называют эти дома терпимости, в той же самой Голландии… – продолжил свои воспоминания Герман. – …И «женскими домами», и «домами дочерей», и «общими домами», и «открытыми домами», и «домами распутниц»… В то же время распутных девок именуют общими жёнами, общими бабами, бродячими дочками, продажными женщинами, развратницами, распутницами, свободными дочерями или просто милашками.
– Ребята, о какой морали вы сейчас толкуете?.. – возмутился Демидов. – …Вам-то какое дело до европейской безнравственности? Лично я, обеими руками «за» «дома терпимости». Или кто-то из вас сейчас скажет, будто бы, ни разу не захаживал к продажным девкам? Не провёл в домах развратниц и полчаса, хотя бы из чисто мужского любопытства?
– Кто бы спорил. Конечно, ходили… – вынужден был согласиться Лазарев. При этом он мечтательно закатил глаза вверх. – …Эти бестии такое иногда вытворяют…
