Ты кого привел в дом, Бобби Старший?! И кого ты собираешься удивить своим секундным впрыском из семнадцатисантиметрового «брандспойта», скукожившегося сейчас до размеров спичечного коробка, если вчера, настаивая на откровенности (все равно Андрей все обломил), ты выудил из нее информацию о каком-то сумасшедшем торговце подержанными автомобилями, специально накачивавшего себя суперпрепаратами, чтобы уснуть с одеревеневшим членом прямо в ней после то ли десятого, то ли двенадцатого полового акта?..»
Утро застало его лежащим на боку, с открытыми глазами. Он смотрел между ее лопаток и чувствовал себя ужасно старым и бедным. Он не знал, что скажет ей, когда она проснется. То есть понятно, что нужно как-то попрощаться, но эти бесконечные минуты, когда она будет приводить себя в порядок, одеваться и ходить по комнате, он может не пережить. Стыд и ненависть к себе убьют его еще до необходимости сказать «доброе утро». Ну а «доброе утро» станет контрольным выстрелом в голову. Он был уверен в этом, и, когда она потянулась, явно просыпаясь, он трусливо повернулся на другой бок. Вообще-то, можно и так: он сделает вид, что спит, а она молча встанет и уйдет. Но она не ушла. Она обняла его сзади и поцеловала в шею.
– Ты спишь? – тихонько спросила она.
– Уже нет.
– Что будем делать сегодня? – как ни в чем не бывало спросила она.
– Мы? – удивился он.
– Ну да.
– Я и ты?
– А здесь есть кто-то еще? – засмеялась она. – Предлагаю вечером сходить в тот клуб, где мы с тобой познакомились. Мне там понравилось. Только мне днем нужно заехать в салон красоты. Хочу сделать прическу, чтобы быть самой красивой и ты смотрел только на меня. Ты меня завезешь?
– Завезу, – оттаивая и поворачиваясь к ней, сказал он в изумлении.
– И заберешь?
– Заберу.
И в этот момент случилось чудо! Не висячие сады Семирамиды, конечно, и не Родосский Колосс, но, учитывая обстоятельства минувшей ночи, через пять минут лихорадочного совокупления в незапомнившейся позе он упал лицом в подушку рядом с ее головой (все-таки он был сверху), вознося про себя благодарственные молитвы всем и всему: родителям, порнографии, организму и притупляющему чувствительность презервативу. Из того, что можно было произнести вслух, не спровоцировав ее недоумение, он сказал только:
– Слава тебе господи!
– Ты о чем? – улыбнувшись, спросила она.
– О своем, – не стал вдаваться он в постыдные для себя подробности. – Ты кончила?
– Ну зачем ты это спросил? – разочарованно столкнула она его с себя.
– А что такое? – удивился он.
– Никогда не задавай такие вопросы женщине сразу после секса, – серьезно попросила она. – Мне еще хорошо, а ты все портишь.
– Запомнил – не буду, – легко согласился он. – Но раз уж я все равно спросил, ответь мне один раз.
– А ты не заметил?
– Нет, если честно. У девушек это происходит по-разному.
– Я же сказала: мне было хорошо.
Он поцеловал ее в губы, она обхватила его шею руками.
– Ты меня в ступор ввела прошлой ночью, – пожурил он ее за полузавтраком-полуобедом.
– Я заметила.
– Может, у тебя еще какие-нибудь бзики есть? Расскажи сразу, чтобы я заранее подготовился, – пошутил он.
– Конечно, есть. Я та еще штучка. Но рассказывать не буду – увидишь. Или не увидишь – смотря как все сложится.
– А как пока складывается?
– Пока все очень хорошо. Меня это даже настораживает.
– Почему?
– Я очень быстро привыкаю к человеку. Еще влюблюсь, не дай бог.
