Раз или два навстречу попадались люди в хороших дорогих темных костюмах. Все имели постановку руки, как у натасканного официанта со стажем, – эти чем-то сразу напоминали сушеную курицу. Предварительно удостоверившись, что тут никому до них нет дела, они пробовали на прочность ручки дверей: кто – осторожно подергав, кто – навалясь плечом. Наверное, им очень нужно было туда. «Сильнее», – посоветовал кто-то, двигаясь мимо. Двери не поддавались. И где-то все время бубнили. Вы мне это бросьте, сказали рядом, – устало сказали, с упреком. Все в протоколе допроса. Телевизор цветной, новый, для гостей – две штуки? Две. Так что не морочьте мне голову. Дальше. Щетка сапожная, для сотрудников, один экземпляр. Щетка одежная, для пылесоса, один комплект. Щетка одежная, для гостей, две, щетка зубная, для гостей… Он, оглядевшись, прижался ухом к прохладной поверхности. Там явно кто-то был. Приглушенные голоса с вялой настойчивостью тянули что-то относительно того, что как хорошо засыпать, отдыхать и в сгущенку совать шоколадки. Впереди что-то упало. Он неприязненно покосился через плечо, отвлекаясь.
Дальше по коридору что-то происходило. Даже на расстоянии было ясно, что кто-то стоял, приспустив узел галстука и сжав кулаки, а кто-то дробно двигался, переставляя ноги из одного угла в другой. Прямо над ухом кто-то кашлянул, и он огляделся, выходя из оцепенения.
Здесь собирались приглашенные. Или, напротив, собранные и немногочисленные еще приглашенные стали потихоньку разбредаться по столам, стульям, кушеткам, партерам и ложам. Потайные торшеры и синий свет. Убитый расстоянием блеск. Мрамор. Мрамора было много – даже по меркам полированных собраний.
Судя по отдельным репликам, никто тут никого толком не знал и виделся со всеми впервые. Властительно отсмеявшись, высокая дородная дама с весьма богатыми бюстом и тазом, с сильными руками, привычно блистательная и легковесно сдержанная, приятная в манерах и явно любившая пользоваться привилегией говорить то, что думаешь, движением двух пальцев поправляла на лбу локон, подаваясь бедром в сторону и поводя у массивной узорной металлической рамы то одним плечом, то другим.
Не отрывая от своего отражения невидящих глаз, она трогала подвеску на широком плече и низким, доброжелательно-мягким голосом рассеянно замечала: «Что же, радость моя, вы будете первая блондинка, которую я не люблю…»
Из одной из дверей рядом без всякого предупреждения вылетел, сразу же безжалостно и жестко остановленный дверью напротив, некто чрезвычайно невысокого роста и не вполне причесанных очертаний. Посетитель, оторвавшись от пола, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие, спотыкаясь и поминутно роняя и подхватывая папочку, по плавно изогнутой траектории ушел на дно коридора. Однако тут у них весело, подумал он. В коридоре имело место оживление. Теперь бегали почти все.
Он предусмотрительно посторонился, пропуская мужчину с артистично растопыренными пальцами простертых рук и широко раскрытыми глазами без единого проблеска мысли. Мужчина хрипло дышал. За ним шел галопом эскорт службы безопасности. Не отставая ни на шаг, следом с топотом несся джентльмен с решительным лицом, облаченный в развивающееся, иссиня-черное и глухое, напоминавшее средневековую хламиду духовного сановника. Все скрылись в приемной. Хлопнула, не закрываясь, дверь, и оттуда сейчас же вскричали с непередаваемым отчаянием и с тем содержанием, что вот как можно сердцу снесть: видев былое, видеть то, что есть? На это отвечали: немедленно и со спокойствием, с утомлением в голосе в том ключе, что какой тоской душа ни сражена, быть стойким заставляют времена.
