Потерпев неудачу в своих любовных искательствах и не зная, куда бежал Гальбергер с семьей, Франсиа поручил поиски одному из своих приближенных, человеку с дурной репутацией – Руфино Вальдецу. За поимку беглецов он назначил большую награду, но Вальдец и без премии взялся бы за дело, потому что ненавидел Гальбергера и с давних пор враждовал с гаучо Гаспаром. Итак, побуждаемый одновременно ненавистью и жадностью, он приступил к розыскам.
До него беглецов пытались проследить солдаты, но им ничего не удалось. Сначала Франсиа был уверен в быстром и полном успехе; никогда еще его помощникам не случалось терпеть неудачу и упускать людей, бегущих из страны. При необычайно тщательной охране границ, которая была установлена в Парагвае, побег казался невозможным. И только после того, как Вальдец безуспешно обыскал все уголки и закоулки парагвайской территории, Франсиа убедился, что Гальбергера с семьей в его владениях нет. Тогда диктатор разослал по всем соседним государствам своих агентов, приказав им продолжать поиски. Основываясь на нелепом законе, о котором мы уже упоминали, Франсиа думал, что, как бы ни обстояло дело с самим Гальбергером, он, во всяком случае, имеет право требовать у соседей выдачи его жены.
Несколько лет бился Вальдец над своей задачей, но не напал на следы беглецов. Он спускался по реке до самого Корриентеса, ездил и дальше, в Буэнос-Айрес и Монтевидео, к самому устью Лаплаты. Только одно не приходило ему в голову – направить поиски в Чако.
Да это и неудивительно. Подобно всем парагвайцам, Вальдец боялся вольных индейцев. Ни он, ни сам Франсиа не представляли себе, чтоб Гальбергер решился бежать в эту опасную область. Кто мог подумать, что белый человек найдет убежище в Чако? Ведь никто даже не подозревал о дружбе охотника-натуралиста с вождем тобасов.
Только в Коимбре после долгих бесплодных поисков Вальдец впервые услыхал о беглецах. Один индеец из Чако, пришедший в форт, рассказал ему, что поблизости от становища тобасов, на берегу Пилькомайо, поселился какой-то белый с женой, детьми и слугами. Описание индейца (он был не тобас, а из одного родственного им племени) подходило к приметам Гальбергера и его семьи; Вальдец сразу понял, что он на верном пути. Поспешно вернувшись в Парагвай, он рассказал все своему повелителю.
Эль-Супремо, придя в восторг от сообразительности своего клеврета, удвоил премию за поимку беглецов. Но предстояло преодолеть еще немало трудностей: ведь натуралисту покровительствовали тобасы! И вот как раз в это время в Асунсион пришла весть о смерти Нарагваны, и так как вражда между тобасами и Парагваем вспыхнула из-за личной обиды покойного, то Франсиа и решил, что наступил удобный момент для примирения. Точно так же думал и Вальдец. Ободренный надеждой на мир с индейцами, пылая злобою против Гальбергера и его верного гаучо, он заявил, что готов, рискуя своей жизнью, отправиться к тобасам, чтобы склонить их к новому мирному договору.
Вальдецу поручалось заранее оговорить пункт об обязательной выдаче белого охотника, так долго пользовавшегося гостеприимством и защитой покойного кацика.
Франсиа снарядил Вальдеца в путешествие, снабдил надлежащими средствами (золотая монета в ходу среди индейцев так же, как и среди белых), и посол, покинув город, поднялся по Пилькомайо до самого становища тобасов. Если бы эстансия Гальбергера стояла на самом берегу реки, дело приняло бы, очевидно, совсем иной оборот; но она находилась в стороне, и Вальдец не заметил ее. Становище индейцев он застал покинутым, но опытному следопыту нетрудно было проследить путь племени и нагнать его в священном городе.
