С недовязанным галстуком Сергей сел за стол, сжал голову руками и, ероша пшеничную шевелюру, невидящим взглядом уставился в окно. Ну, ничего себе, додумался… Хотя версия отравления выглядела гораздо правдоподобнее, чем призрак за углом или тигр в подворотне. Надобно обсудить ее с Болотиным. И, может быть, общими усилиями разобраться, кто и с какой целью травил солдат.
Деликатный стук в дверь прервал процесс дедуктирования.
– Войдите, – недовольно сказал Сергей, отвлекаясь от размышлений.
Вошла прислуга, которая накануне показывала ему флигель. Кажется, Авдотья Семеновна назвала ее Настенькой.
– Бабушка велела убрать посуду, – тихо сказала девушка.
«Бабушка»? Стало быть, не прислуга. Скорее бедная родственница, живущая в доме и помогающая по хозяйству. Какая-нибудь внучатая племянница или что-то в этом роде.
– Убирайте, – разрешил Сергей. – Сейчас только допью кофе…
Неожиданно он запнулся.
Как художник Белозеров хорошо знал, что один и тот же предмет может выглядеть совершенно по-разному. Это зависит от освещения, ракурса, порой настроения, с коим смотришь на вещь. И она, – вроде бы неказистая, – вдруг начинает играть красками, еще вчера незамеченными. С невольным удивлением спрашиваешь, где же были твои глаза?!
Давеча Сергей за разговорами да изучением флигеля не обратил на девушку никакого внимания. А она, оказывается, внимания была достойна, и даже очень.
Возможно, ее нельзя было назвать красавицей в полном смысле слова. Иной педант счел бы, что линия носа недостаточно совершенна, а шея чересчур длинна, и форма худеньких плеч пока далека от женственной округлости. Но большие карие глаза светились добротой и умом, нежный овал лица с хрупким подбородком просился на полотно живописца. Темные волосы, без затей собранные в пучок и отброшенные на спину, не скрывали маленьких розовых ушей, с любовью вылепленных Природой. Простое льняное платье светло-синего цвета выгодно облегало изящную фигурку. Настенька была прелестна, как бывает прелестна юность на пороге расцвета, и Сергей с трудом заставил себя отвести чересчур пристальный взгляд. Машинально выпятил грудь, мимолетно пожалев, что не в гусарском мундире теперь, а в пиджаке… Отставить! Пиджак-то висит на стуле, а он сам в расстегнутом жилете, по-домашнему, да еще недовязанный галстук на шее болтается. Конфуз…
– Прошу извинить, мадемуазель, за некоторую вольность в одежде, – сдавленно сказал Сергей, одной рукой застегивая жилет и другой сдирая пиджак со стула. – Не ожидал визита…
Настенька с улыбкой посмотрела на суетящегося жильца.
– Ничего, сударь («Сергей Васильевич», – торопливо подсказал Белозеров). У нас тут не Петербург, тут все попросту. Если вам дома удобнее в жилете, так и ходите в жилете, никакой обиды в том нет.
– Давайте я вам помогу, Настасья…
– Петровна. Да вы не беспокойтесь, я уж сама. – Она проворно собрала посуду на поднос и с интересом, снизу вверх, посмотрела на Белозерова. – А вы, Сергей Васильевич, художник?
Расправив плечи, Сергей скромно кивнул.
– Некоторым образом, да. Наслышан о красоте гатчинских мест и выбрался к вам на этюды. Буду рисовать парки, здания, людей… Хотите, вас нарисую?
Последние слова вырвались как-то сами собой, и Сергей невольно покраснел, однако девушка лишь улыбнулась.
– Спасибо, конечно, только что во мне интересного? Вы лучше бабушку нарисуйте. Ей уже пятьдесят два года, а ее ни разу никто не рисовал, – добавила она, доверительно понизив голос.
