Василий на мгновение замолк, потом продолжил. То есть продолжил не он, а одни лишь сомкнутые губы его, непонятно каким образом исторгавшие фразу за фразой.
– Я готов выслушать вас, раз уж вы здесь появились, – лилось из неподвижных уст, – но согласитесь, что для начала хорошо бы представиться. Не помню, чтобы мы ранее встречались. Правда, в силу некоторых обстоятельств, у меня сегодня не всё ладно с памятью. Надеюсь, вы извините.
На сем речь его закончилась.
Губин внезапно обмяк и почувствовал, как всё тело, прежде будто налитое свинцом, расслабилось. Тупая боль в затылке исчезла.
Незнакомец, прослушав ахинею, закрыл глаза, опустил руку и замер в таком положении.
Василий пошевелился, глянул по сторонам, а когда вновь обратил взор к бородатому, увидел, что тот каким-то дивным образом изменился. Лицо его утратило бледность, порозовело и разгладилось. А главное – перестало исходить от него это гнусное сияние, что больше всего пугало сантехника.
– Ладно, – сказал бородач, открыв глаза, которые тоже вроде как потеплели. – Ладно, Вася. Давай познакомимся.
При этих словах Губин оторопел. Не потому, что не понял их. Понять-то он как раз всё понял. Чего тут было не понять-то? Но голос… Голос бородатого стал иным, напрочь не похожим на прежний. Что-то знакомое почудилось Василию в этом голосе. Но что именно, осознать он не мог.
Когда бы осознал, оторопел бы еще больше.
Незнакомец заговорил его, Василия, голосом. Но, как известно, не дано нам слышать собственный голос, а лишь отраженное эхо. Потому, услышь мы свой истинный голос со стороны, хоть и знакомым он нам покажется, но не всякий и не сразу его узнает.
Не узнал и Василий.
Гость между тем продолжал.
– Зовут меня, Вася, Гавриилом. Да только вряд ли слыхал ты когда обо мне. Я, видишь ли… – Он замолчал, подбирая слово. – Посланник я, Вася… На Землю вашу грешную послан… Такие вот дела.
«Точно – псих», – подумал сантехник. Хотя уже то, что бородач заговорил по-человечески, придало ему бодрости.
Оставалось выяснить, сможет ли он сам – Губин – снова заговорить по-человечески.
Василий попробовал разомкнуть губы. Получилось. Он вдохнул, зажмурился и сказал: «А-а-а». Вроде бы вышло.
Губин приободрился, уже смелее глянув на гостя.
Теперь надо было держать ухо востро. Надлежало вызнать у старикана, как тот здесь оказался. Было ясно, что проник он в квартиру, пока Василий спал. Это факт. Но для чего проник и где взял ключи (если только не ломал замок), предстояло выяснить. Неплохо было бы разузнать и насчет медной штуковины, которую бородатый держал в руке. Не нравилась Губину эта штуковина. Очень не нравилась.
Василий собрался с духом и, стараясь, чтобы голос его звучал поприветливей, спросил:
– Посланник, говоришь? На Землю, говоришь, послан? Это как же? Это в каком смысле? Вроде архангела, что ль?
Гость посмотрел на него с укоризной:
– Не веруешь?
– Верую, верую, – поспешно выпалил Губин и коряво начертал в воздухе что-то вроде креста.
Лицо балахонщика снова помрачнело.
– Грех! – произнес он прежним своим басом. А затем, опять перескочив на человеческий голос, тихо добавил: – Бесстыжая твоя морда.
Василий постарался изобразить раскаяние. Он опустил голову, не переставая, впрочем, следить за пришельцем.
– Ну, я это… Ну, не то чтоб верующий. Но прабабка у меня крещеная. Точно!.. А потом коммуняки позапрещали всё. Сам знаешь… Но теперь, конечно. Теперь-то можно. Теперь-то что.
