Поляков и с места не сошел, а Данилов отправился к бойцу, чтобы выяснить, кто ему дал штангу и предупредить, чтоб написал домой прощальное письмо, если все-таки керосин с антифризом.
Швырнув «бычок» в обрез с водой, отправился я в свою группу. На моем месте сидел Драч и проверял установленные на стенд приборы.
– Что же ты бросил их? – упрекнул.
– Обед начался. Но УКАМП я выключил.
– Выключил, – согласился наставник мой.
Я присел в сторонке наблюдать за его манипуляциями.
Солнце садилось, небо потемнело, яркие краски окружающих аэродром лесов потускнели, когда мы толпой шли к КПП автобата (автомобильный батальон). Рабочий день закончился – еще один из общей череды. Сейчас подадут две машины с кунгами, мы загрузимся и поедем домой.
Подошел грузовик – его кузов брезентом прикрыт, но не плотно: видны были ящики с чем-то там. Тормознулся, пока боец открывал ворота. Прапора в миг облепили его – жадные руки торопливо шарят под брезентом кузова, как у девчонки под юбкой. Миг – машина тронулась, прапора соскочили.
– Что привезли? – спросил не участвующий в разбое Полий Полякова.
– Вот, – тот показал две кафельные плитки рыжего цвета, какие обычно лепят в туалетах на стены.
Две плитки! Две плитки и такое бесстыдство у всех на глазах… Я не мог понять психологию товарищей прапоров.
– Оно тебе надо? – спросил я Валентина.
– Все верно, – обычным юмором своим Полий поддержал товарища. – Уходя с аэродрому, прихвати чего до дому.
И наставник мой присоединился к обсуждению темы.
– Старые прапорщики говорят – служить буду, покуда руки носят.
Однако!
На отъезд подтянулись офицеры и служащие штаба.
– Вот идет майор Капустин, – приветствовал Кунак (это не фамилия) одного офицера, пожимая ему руку. – Мы его к себе не пустим.
Тут же выяснилось, что прельстившая меня дама в стройчасти – Капустина, жена майора. Что же они не вместе идут? Я бы с такой женщиной под руку ходил и гордился.
Мы и на регламенте не очень-то утрудились, но когда самолет укатили в эскадрилью, в ТЭЧ наступило полное безделье. По крайней мере для служащих СА – ведь нас не привлекали ни к построениям, ни к политзанятиям, ни к нарядам. Можно было и на службу не приезжать, но мы приезжали. Мы – это мы с Макаровым и еще две женщины. Лариса – одинокая, ногами симпатичная тетка лет сорока из радиолокационной группы. И Люба – красавица из группы электрооборудования, жена инженера-электрика полка Коваленко. Нам бы спариться да замутить что-нибудь. Но мы в дни застоя-простоя прятались в свои углы. Я размышлял в одиночестве над тем, как жить дальше, Макаров в карты играл на деньги, женщины вообще меж собой плохо ладили.
Однажды Александр Егорович остался совсем без партнеров и приплелся ко мне.
– У вас что, ни домино, ни карт нет?
– Где-то прячут, но я не буду шариться по столам.
– Пойдем ко мне – у нас все есть.
– Были бы шахматы, а от «козла» какой прок? Карты вообще верный путь в Преисподню.
– Совсем не обязательно играть на деньги – можно в подкидного.
– Одно название чего стоит! Расскажи лучше о себе. Ты давно в армии? За границей служил?
– Я нет. Лариса служила в Польше.
– Стало быть, служащих советской армии отправляют за границу?
– Отправляют.
– Ты бы где хотел служить?
– Здесь, конечно. Вовок (это Полий) в Венгрии был – говорит, ничего хорошего: мадьяры они и есть мадьяры.
– А Лариса что говорит?
– То же самое – только бздежики еще гавнистее. Нет в мире лучше русского народа.
