Молчание.
– Думаешь, наследнику трона нужен посол? Думаешь, мне вообще нужна эта проклятая страна? Она забрала у меня все, она сделала меня тем, кем я быть никогда не хотел. Тем, кого презирал! – Лир застыл, словно внезапно догадался о самом ужасном. – Ты меня презираешь?
– Нет.
– Тогда почему!
Дафна сглотнула.
– Формально ведь я и правда посол, Лир.
– К черту формальности, когда ты им следовала? Формально даитьянка не может влюбиться в кровожадного фомора, так ты рассуждаешь? Формально сын не лучше своего отца-убийцы? – Хэллхейт смотрел на Дафну с такой жесткостью, таким холодом во взгляде, что к ее горлу подкатил горький ком слез. Будто он больше и не верил, что она его любит. Как он может не верить?
Дафна мысленно сжалась, боясь лишним движением сделать лишь хуже.
– Формально я не Мунвард, в которого ты когда-то влюбилась. – Сказав это, он отвернулся.
Его слова прозвучали так, точно были последней точной, истиной, не требовавшей других доказательств. Ком в горле у Дафны разросся, и в глотку словно вонзились шипы, перехватившие враз дыхание. Она понимала, почему Лир говорит все это: именно так рассуждали всегда даитьяне.
«Фоморы – варвары, для которых сила важнее здравого рассудка, – скажет любой в Сутале, кого ни спроси. – Фоморы глупы и алчны, они живут в своих каменных норах и точат клинки, потому что на большее не способны».
Так говорили Дафне с детства, и она в это верила. В это верил и Мунвард.
Проглотив слезы, Даф отчаянно пробежала глазами по парку, ища ответ, которого, знала, там нет. И вокруг никого, помимо садовника, суетящегося у клумбы и даже не заметившего гостей. За Лиром на противоположной стороне площади стоял дворец, над которым, как пламя из чистейшего мрака, развивался черный флаг.
Точно как это пламя, все горело у Даф внутри от беспомощности понять свои чувства. Странные, двоякие. Перед ней тот же даитьянин, которого она любит, только… не совсем. Когда она думала об этом, все казалось понятно: Лир – это Тер, и он нужен Дафне, неважно, какое у него лицо. Но когда Лир действительно был рядом, что-то в сердце предательски тяжелело.
«Неужели я до сих пор вижу в нем Крейна?»
И эта старая жажда мести, как незаживающая рана, как базовый инстинкт, не дает Дафне покоя? Отравляет любовь к Мунварду ненавистью к Хэллхейту?
– Я подумала… Подумала, так будет проще, – порыв ветра пронесся мимо, унося ее ложь с собой.
Не оборачиваясь, Лир сдавленно рассмеялся.
– Кому проще, Даф? Народу, который ненавидит, когда ему врут? Мне, осознавать, что моя жена стыдится, что стала ею? Или ей, – он наконец посмотрел на нее. Лучше бы не смотрел. Его взгляд пылал, только вот от гнева или обиды? – Потому что она сомневается, что связала свою судьбу с правильным человеком?
– Лир!
– Если ты не веришь своим чувствам, как я могу!
Даф прикусила губу и почувствовала медный вкус крови во рту.
– Я не сомневаюсь, – силясь звучать спокойно, простонала она. – Я люблю тебя.
– Любишь! – он выплюнул слово, будто оскорбление. – Кого же ты любишь? Хэллхейта или Мунварда?
– Это один человек.
– Нет. Их двое, у них два лица, два прошлых. Только вот будущее у них одно, одна душа. Так какую же часть моей души ты предпочитаешь, Аурион?
Вопрос прозвенел в тишине, точно треснувшее зеркало. Лир продолжил смотреть на Дафну, как раненный зверь, решивший, что своей яростью отпугнет всех, неважно пришли ли они помочь или причинить новую боль. Ветер трепал его волосы, пряди хлестали по щекам, но он, не моргая, смотрел на даитьянку.
