– Пикап? – переспросил Берни. – В первый раз ты сказала «машина».
– Разве?
– Так это был пикап или машина?
Глаза Нэнси, такие же голубые, как ее макияж, стали задумчивыми.
– Я не уверена.
– Полностью понимаю, – сказал Берни. – А затем?
– Я увидела Руи – он лежал, обмякнув, на руле, а на голове у него была глубокая ссадина. Я позвала его: Руи, Руи, и он открыл глаза, выбрался наружу и принялся блевать.
Блевать: эту часть я точно понял. Лично меня давно уже не тошнило – последний случай был связан с тем, что оказалось пачкой жевательного табака, которую я нашел в автомобиле Никсона Панеро. Рвота сама по себе была довольно интересным процессом: до нее ты чувствуешь себя просто ужасно плохо, а сразу после ты уже совсем как новенький!
– …проверила зажигание, – продолжала Нэнси. – Ключей не было. Я позвонила в 911, – она пожала плечами. – Вот и все.
– Сколько людей участвовало в нападении? – спросил Берни.
– Я пытаюсь точно вспомнить, но не могу. Все случилось так быстро, – Берни внимательно смотрел на Нэнси. Этот взгляд означал: он что-то о ней думает, но что именно, я понятия не имел. Нэнси, кажется, тоже заметила его взгляд. – Мне жаль, что я не могу помочь.
– Ты хорошо справилась, – сказал он. – Просто отлично. Как сильно ты пострадала?
– Физически?
Берни кивнул.
– Просто парочка синяков.
Синяки? Я знал, что они иногда оставались у людей на коже – довольно интересное зрелище. Иногда Берни просил кого-нибудь показать синяк, но не в этот раз.
– Что-нибудь ты можешь рассказать об этой машине, она же пикап? Какого, например, она была цвета?
Нэнси покачала головой.
– Что-нибудь, что помогло бы опознать напавших?
– Я же сказала, они были в масках.
– Но ты могла увидеть цвет кожи, или услышать акцент.
Она снова покачала головой.
– Может быть, что-то особенное в одежде?
Нэнси закрыла глаза. Люди так часто делают, когда им надо очень сильно сосредоточиться – как по мне, в этом нет никакого смысла.
– Извини, – сказала она. – Мне жаль, что я больше никак не могу помочь.
– Вообще-то можешь.
– Как?
– Нам нужен клиент.
– Я не понимаю, – сказала Нэнси.
– Чтобы я мог поговорить с полицией, чтобы мы могли расследовать дело – нам нужен клиент. Кто-то, кто нас наймет.
– Ты просишь меня, чтобы я тебя наняла? – сказала Нэнси. – После… После… – она бросила на меня взгляд. – Зачем бы мне вообще это делать?
– Потому что мы хороши в подобных делах, – сказал Берни. – Розыск людей. Можешь проверить – обычно этим мы и занимаемся.
– И вообще, у меня нет таких денег.
– Мы будем работать за символическую плату.
Ой-ой. Я знал, что такое символический: по моему опыту это было красивое слово, которое значило: «ничего».
– Я даже этого сделать не могу, – сказала Нэнси. – Не без одобрения.
– Чьего?
– Мистера Боргезе.
– Можем мы ему позвонить? – спросил Берни. – Прямо сейчас. В подобных случаях время играет на преступника.
Глаза Нэнси, сияющие на солнце, вновь обратились ко мне. Я решил сесть, сам не знаю, почему, и старался выглядеть спокойным, уравновешенным и хорошо обученным, надежным вдоль и поперек.
– Я вас к нему отведу, – сказала Нэнси. – Он на ранчо.
Я был на ранчо и раньше – на настоящем, работающем ранчо, как сказал Берни – во время семейной поездки, которая состоялась еще во времена Леды. Берни купил всем ковбойские сапоги – Чарли, Леде, себе. Я в обуви не нуждался, нет, спасибо большое, как я уже и говорил. Было ужасно весело – начиная с того, какими взглядами одарили Берни работники ранчо, когда он спустился к завтраку в ковбойских сапогах и своей любимой гавайской рубашке, той, что с оранжевыми цветами. Потом, когда они решили устроить состязание по стрельбе – такое, с бутылками из-под колы на заборе – и с улыбочками спросили у Берни, не хочет ли он попытать удачи, взгляды изменились. Бам, бам – только осколки летят во все стороны! А потом оказалось, что Берни и с лассо обращается неплохо, что не стало для меня неожиданностью. Чарли тоже – он обожал лассо. Он пытался заарканить и меня, и я даже дал ему подойти поближе – только за то, что он был Чарли. Но набросить лассо я не позволил: никто меня не заарканит, неважно, ради забавы или всерьез.
