Аделина прикусила губу, а потом, к моему большому удивлению, ее глаза наполнились слезами. Для меня всегда было загадкой, как люди плачут. Женщины, как я заметил, делали это чаще, чем мужчины – Леда, например, плакала чуть ли не каждый день. Как-то раз плакал и Берни – это ведь в счет, когда человек не издает ни звука, только слезы катятся по лицу? Это случилось в тот день, когда Леда собрала все вещи Чарли.
Аделина плакала точно так же – только слезами, беззвучно. Она открыла сумку, достала салфетку и промокнула потемневшие глаза.
– Жизнь Принцессы в опасности, – сказала она.
– Почему вы так считаете?
Аделина снова полезла в сумку, извлекла оттуда сложенный пополам глянцевый листок бумаги и протянула его Берни.
– Мне пришло это письмо, – я встал и обошел стол, чтобы посмотреть на лист вместе с Берни.
– Это страница из журнала? – уточнил он.
– «Мир собачьих выставок», – подтвердила Аделина. Она взглянула на меня и растерянно моргнула, словно не могла поверить своим глазам – правда, в чем тут дело, я понятия не имел.
Я вновь перевел взгляд на глянцевую страницу. Там было порядком текста – его я прочитать, конечно, не мог – но большую часть занимала цветная фотография Принцессы, лежащей на атласной подушке, может, та же самая, которую я видел прошлой ночью. Разница, впрочем, была: кто-то нарисовал огромную мишень прямо поверх крошечной пушистой головы Принцессы.
Мы снова в деле, подумал я.
Берни всегда говорил, что ненавидит оружие, но стрелять ему все же иногда приходилось. В рабочем кабинете у нас стоял сейф – вы бы ни за что не догадались, что он спрятан за большой фотографией Ниагарского водопада в раме – а в сейфе лежала винтовка и дробовик. А в бардачке машины – револьвер. Берни, кстати, любит водопады, так что у нас этих фотографий навалом. Но вернемся к оружию. Иногда Берни ходил на стрельбище, чтобы потренироваться. Мне там нравилось, правда, Берни брал меня с собой всего раз – по его мнению, я слишком уж пришел в восторг. Но как выглядит мишень, я знал именно оттуда – потому что я смотрел, как Берни тренируется на стрельбище. Помню, как он смотрел на мишень таким сосредоточенным, спокойным взглядом, а потом – бам! Прямо в яблочко!
Теперь он смотрел на фотографию Принцессы с точно таким же выражением лица.
– Как это к вам попало? – спросил Берни.
– Пришло вместе с почтой, – ответила Аделина Боргезе.
– В Италии?
– Италии?..
– Вы разве не там живете?
– У нас есть вилла в Умбрии, да. Но письмо пришло в квартиру на Манхэттене.
– Когда?
– На прошлой неделе.
– Конверт остался?
– Нет.
– Где он?
– Почту вскрывал ассистент. Он всегда выбрасывает ненужные конверты, рекламные объявления и все прочее.
– Вы пытались его найти?
– Это невозможно – письмо сразу же отправилось в шреддер.
– Вы показывали это сообщение полиции?
– Детектив манхэттенской полиции живет в нашем доме. Он сказал мне не беспокоиться, мол, это просто злая шутка, не более.
– Но вас его совет не устроил, – заключил Берни.
– У него никогда не было собаки, – только и ответила Аделина.
Берни глубокомысленно кивнул, словно понял, о чем она говорит. Лично я постепенно терял нить беседы – может, потому что уже давно пришло время завтрака, а никакого завтрака и близко не предвиделось. Я встал, хорошенько потянулся – знаете, когда передние лапы вытянуты, голова опущена, задница поднята, даже описать не могу, насколько это приятно – и прогулялся до кухни. Там я сунул нос за помойное ведро: иногда там можно было найти старые объедки. Сегодня, правда, мне с этим не повезло – я нашел только пробку от вина. На еду это совсем было не похоже, но я все равно ее подобрал и принялся грызть, зачем – и сам не знаю. Одновременно я пытался вспомнить, когда у нас дома пили вино в последний раз. Наверное, когда Сьюзи оставалась на ночь – она любила красное. Вино пахнет довольно приятно – даже люди проявляют к его запаху горячий интерес. Обожаю смотреть, как они суют в бокал нос и принимаются распинаться о нотках черники, шоколада и лемонграсса – поверьте, они вообще не знают, о чем говорят.
