В домике все было для отдыха: стояло несколько кроватей, печка и большой стол, сколоченный из строганных досок. В домике можно было разогреть обед и поесть, попить чая. Вокруг стоял лес, и природа была, конечно, очень красивой. Недалеко от перевала, километрах в 25, было удивительное место. Там рос тополиный лес, тополя были такие огромные и толстые, росли так густо, что зимник прямо протискивался сквозь этот лес. Почему росли здесь тополя, наверное был какой-то микроклимат для них. Место было очень загадочным и красивым. В Тополевке, так называлось это место, всегда останавливались машины, чтобы поесть или попить чая. На Чукотке было много красивейших мест, и это было одно из них.
Жизнь на Весеннем шла своим чередом. Поселок строился. Были построены садик, магазин, клуб и жилые дома. Но, до всего этого благополучия, клуб был в большой палатке. В этом клубе мы смотрели фильмы, а по субботам устраивали танцы. Отапливался клуб, двумя железными печками, сделанными из бочек. Как только в печке разгорались дрова, сразу становилось тепло. Дрова для печек частенько приносили с собой, потому что те, которые привозили с пилорамы, были сырые. Для растопки нужны сухие дрова. На танцы ходили почти все, у кого не было маленьких детей, даже те, кому было уже за 50. Женщин было не так много, но выручали строители, которые были из Билибино. В праздники танцевали почти до утра, между танцами бегали по компаниям выпить и закусить, затем обратно бежали в клуб танцевать.
У нас домик был в конце «Нахаловки», и приходилось летом идти в сапогах, а потом менять их на туфли, пряча сапоги в куст стланика. После танцев переобувались опять в сапоги. Бывало, что сапоги нам путали и мы, матерясь, разбирались – у кого чей сапог. Поселок был разделен на три части, это Кулаковка, Центр и Нахаловка. Кулаковка это частные домики на въезде в поселок, они были построены на промытой щебенке и песке, у них всегда было чисто и не было грязи. Центр, это контора и все социальные здания с жилыми приисковыми домами. Нахаловка-же, тоже частные домики, но строились они без разрешения в нахалку и в тундре. Там летом было ни проехать ни пройти. Вот оттуда и приходилось ходить в сапогах и переобуваться. Но это были временные трудности, позднее были отсыпаны все подъезды, благо щебенки было валом после промывочных приборов. Через несколько лет, когда у нас родился второй сын, нам дали отдельный домик с центральным отоплением. В домике было три комнаты, кухня и сени с теплой кладовкой, где стоял большой на 400 литров бак для воды. Я пристроил сарайку и рядом построил, засыпную опилками, баньку, в которой мы парились и мылись, Света в ней и стирала. Так мы и жили, нас все устраивало. Мы были счастливы.
Меня встретила комсорг Людочка и предложила возглавить комсомольско-молодежную бригаду. Бригада должна была промывать шахтные пески. Промывочный прибор на этих песках нужен один, но не простой, а скрубберный. Скрубберный промывочный прибор, это не простая колода. Состоял он из большой бочки пятиметровой длины и диаметром в полтора метра с множеством небольших отверстий. Внутри проходила труба с форсунками, из которых под давлением била вода. С одной стороны скруббера подходил транспортер с лентой, по нему подавались пески из бункера. Скруббер вращался, пески смешивались с водой и мелкие частицы проваливались в отверстия в колоду, которая стояла под скруббером. Крупная галька и щебенка высыпались с другого конца скруббера, тоже на транспортер и увозилась в отвал. Конец колоды присоединялся к осадочной машине, машина диафрагмами отсасывала мелкий песок и золотую пыль, которая затем попадала на концентрационный стол, там обогащалась и в месте шлихом загружалась в железные бочки и увозилась на шлихо-обрабатывающую установку.
