Где-то в Конце Времен. Кинороман - страница 17

– Жирный гад даже бровью не повел.

– Предсказуемо.

– С чего бы это?

– Адепт Илай всегда был жестким сторонником соблюдения гражданских прав и Конституции.

– Какое отношение мои гражданские права имеют к его отказу начать расследование дела государственной важности?

– Вилли. Мне кажется, что погрузившись в пучины своего горя, ты совсем позабыл, что живешь в самом благополучном мире, где ничего не происходит просто так, кроме случайного секса.

– Тогда я совсем ничего не понимаю. Какая выгода адепту Илаю мешать мне в поисках папэ?

– А он тебе мешает?

– Ну… Пока нет.

– А кто мешает?

– Рано или поздно за меня возьмется ПСС. И существует мнение, что ровно в ту же минуту я окажусь в кабине шахтерского бота на Тиамате.

В комнату вошел дедушка Велвел, увидел, что мы беседуем по душам, и молча присел на уголок кровати.

– Голли, а кто тебе сказал, что ПСС ринется тебя ловить? И как ты себе объясняешь, почему они до сих пор не связали тебя джутовыми веревками по рукам и ногам?

– Так я прячусь, между прочим, здесь и сейчас!

– Где прячешься?

– У вас прячусь! – Я начал ненавидеть этот разговор уже в открытую.

– У нас? У с недавних пор младшего инспектора ПСС Фляма и ответственного координатора ПСС по воспитательной работе Меламеда? Вилли, я тебе честно скажу, ты – гений, и ПСС тебя тут точно никогда не найдет!

До меня долго не доходило. А когда дошло, то я даже не знал, бить ли Леве морду или говорить спасибо.

– Вот ты сволочь, Лева. То есть почти сутки ты сдерживал хохот и наблюдал, как я мучаюсь?

– Сдерживал. Пару раз выходил на улицу проржаться, конечно, но остальное время стоически терпел! – Лева широко улыбнулся, вытащил на свет бутылку водки и два стакана, – опять же, ты напоил меня, когда мне это было необходимо, надо же было отплатить тебе той же монетой.

Бутылка уже подходила к концу, дедушка Велвел успел сходить в соседнюю комнату помолиться, а мы все сидели. Левочка давно перестал надо мною подтрунивать, а после третьего стакана уже говорил почти сам с собою, явно развивая давно засевшую и никак не поддающуюся извлечению мысль.

– Понимаешь, Вилли, прикол заключается в том, что когда-то адепты вроде Илая и твоего папэ строили этот мир вовсе не для самих себя. Они строили его для таких, как ты. Строили мир, а построили почти рай, скажи им спасибо. Помнишь историю? Мир в панике, через восемьдесят лет прилетит астероид, траектория полета которого со снайперской точностью пересекается с орбитой земли. Десятки проверок астрономических расчетов, сотни перепроверок. Отчаянье, восстания, голодные бунты на земле. Мобилизация средств и людей. Километровые очереди из добровольцев в рекрутские пункты. А что в результате? Самая крупная афера за всю историю человечества, «Ультиматум» и независимость орбитальной теократии. Ты в курсе, что твой папа – самый великий и ужасный врун в истории человечества?

– Илай мне на это намекал, но без точных масштабов коварства папэ.

– Гюнтер Бадендорф, да будет тебе известно…

– Гюнтер фон Бадендорф.

– Хорошо, Гюнтер фон Бадендорф. Хотя я не понимаю, почему ваша семья так цепляется за принадлежность к безземельному дворянству, которое потеряло смысл еще пятьсот лет назад.

– Оно дает нам ощущение собственной исключительности.

– О, у вас есть гораздо более веские поводы считать себя локомотивами прогресса. Вот тебе ярчайший пример. В середине двадцать первого века твой папэ однажды проснулся в плену навязчивой идеи, что все вокруг ему смертельно надоело, а изменить мир раз и навсегда можно, исключительно выступив в роли Гамельнского крысолова. Он неожиданно посчитал людей в массе не способными воспитать сколько-нибудь плодотворное и образованное потомство, которое, глядя на родителей, будет и впредь усердно убивать любого, кто отличается от них самих, воровать у подобных себе и цепко держаться за пришедшие из каменного века инстинкты.