Артемий бережно опустил Чиа обратно на землю.
И та внезапно опомнилась. Отогнав восторг и наслаждение, она топнула ногой по мху, очень злясь на себя. Ей не следует радоваться. Ей надо помочь своей сестре Виоле.
– Пип! Где ты? Я потеряла Пипа. Какой же я никчёмный, никчёмный человек.
– Зачем ты так говоришь? Ты – прекрасный человек.
– Нет, совсем не так, сэр. Я ужасная. И не заслуживаю этого прекрасного места. Мне не следует здесь быть. Думаю, мисс Роберта встретила не ту девочку. Вам лучше вернуть меня в шахты. Там моё место.
– Вздор! Я не понимаю, почему ты так думаешь о себе. Ты – добрая, чуткая, милая.
Чиа проглотила слова Артемия как твёрдые орехи, которые царапают горло, когда их ешь. Она стала думать о том, что бросила сестру, и как разозлится Присцилла, когда обнаружит, что её нет в шахте. Девочка закрыла глаза, чтобы не наслаждаться красотой вокруг.
– Открой глаза, дитя. Будь добра к себе.
Чиа почувствовала небольшой ветерок на лице. Она приоткрыла один глаз и увидела Артемия, который покачивался перед нею. Его лицо было на уровне её лица.
– Хороший человек на первое место всегда ставит других. Я не могу больше задерживаться здесь. Мне надо спасти сестру. И я не верю, что вы можете мне помочь. Пожалуйста, верните меня назад. Пожалуйста!
– Чепуха! Сначала надо научиться любить себя. И заботиться надо сперва научиться о себе, потом обо всех остальных.
Чиа не поняла. Поставить себя на первое место? Это значит, что она эгоистичная и недобрая.
Артемий откашлялся и нахмурился.
– Ты когда-нибудь спрашивала себя, почему твоя сестра не потрудилась помочь тебе? Ты уверена, что она заслуживает твою помощь?
Чиа отступила назад и скрестила руки на груди.
– Конечно, заслуживает. О, Хитченс рассказывал о ней ужасные вещи. Но всё это неправда. Она пришла бы спасти меня, я в этом уверена, если бы только у неё появилось время. Но она всегда занята всеми этими праздниками, которые ей приходится устраивать. Она же хозяйка дома, как можно её винить. И… о, её платье! – Чиа взглянула на платье, измазанное кровью и грязью. – Я совершенно его испортила!
Артемий покачал ветвями, как бы не соглашаясь с ней.
– Чиа, ты должна поставить себя на первое место прежде всего. Ты очень особенная. А Виоле нужно понести ответственность за свой выбор и действия.
Чиа нахмурилась:
– Нет, простите, сэр, но для меня невозможно поставить себя на первое место. Я этого не сделаю. Не смогу. Пип? Куда ушёл мой утёнок? Пип!
Чиа огляделась, пытаясь разглядеть утку среди цветов, птиц и бабочек, которые вдруг появились, казалось, из ниоткуда. Это было восхитительно. И уводило напрочь от того, что сказал Артемий. Девочка зажмурилась снова и громко приказала утке вернуться:
– Пип! Иди сюда! Иди сюда, говорю!
– Иду! Иду! Здесь уже!
Чиа открыла глаза так резко и широко, что они чуть не вывалились из орбит. Она посмотрела налево. Потом направо.
– Кто это сказал?
– Я сказал! – Пип шёл к ней вперевалочку и махал ей одним крылом.
– Ты можешь говорить? У меня, наверное, столько серы в ушах, что мне слышится что-то. Я брежу. Этот дом мне не на пользу.
Чиа привалилась спиной к мухомору.
– Я ни за что, никогда отсюда не уйду, Чиа. Никогда. Если это рай, то самое большое счастье – умереть. Ради того, чтобы остаться здесь, я готов рисковать попасться в зубы этому ужасному лису, – сказал Пип.
Чиа покачала головой. Снова происходило что-то волшебное, заставляя её нервничать. Сначала она прозрела, а теперь её утка заговорила.
