– Привет, сынок! – Отец уверенно подтянул Глеба к себе и, царапая щетиной, крепко поцеловал.
Мама, обхватив своих больших мужчин, стояла, прижавшись к ним, словно боялась что-то пропустить или не услышать. Она так любила встречать сына, испытывать трепетную радость от его возвращения домой, чувствовать облегчение, выбрасывая накопившиеся страхи и опасения за его жизнь и здоровье…
– Ну что ты, мам, уткнулась там внизу?.. Я прилетел, все нормально. – Глеб, взяв двумя ладонями лицо матери, посмотрел ей в глаза. – И что ты меня из Африки как после войны встречаешь? Все хорошо: я вернулся, видишь, живой, здоровый. – Глеб наклонился и поцеловал влажные и счастливые глаза матери.
Он разглядел в толпе встречающих Алексея, окликнул его и, жестом попрощавшись, произнес:
– Пошли уже домой, старички…
Отец взял тележку с чемоданом и направился к выходу из аэровокзала. Мама, подхватив сына под руку и семеня за широко шагающими мужчинами, стала рассказывать, сколько вкусностей она наготовила, как замечательно они сейчас посидят и как много всего им нужно рассказать друг другу…
Дорога из Шереметьево до дома как обычно была ужасной и раздражающей. Автомобильные пробки на кольцевой сменяли друг друга, словно передавали эстафету, но, свернув в сторону области, машина сразу поехала быстрее, и уже скоро им открылся вид на многоэтажки, построенные Академией Наук еще в далекие социалистические годы.
Выйдя из машины они, продолжая обсуждать прошедшие семейные события, вошли в подъезд. Каждый раз, заходя в дом родителей, Глеб испытывал неловкость и чувство вины. Так было и на этот раз. Вид покосившихся и местами сгоревших почтовых ящиков, гнутых и поломанных перил, ядовито-зеленой краски на стенах угнетал его убогостью и безысходностью. Поднимаясь по ступенькам к лифту, нос улавливал смешанные запахи мусоропровода, туалета и хлорки. Казалось, болото бедности затянуло всех обитателей этого дома на самое дно жизни.
Однако когда открывалась входная дверь в квартиру, происходило чудесное превращение, словно в сказке про Буратино: за нарисованным очагом был другой мир. И теперь, едва войдя в прихожую, Глеб сразу оценил красоту накрытого на кухне стола.
В тарелках лежали молоденькие опята с тонко порезанным луком и маленькими факелами гвоздик, селедочка сияла фиолетовым цветом жирных бочков, жареная картошка с салом манила своим ароматом, а струящийся пар, растворяясь в воздухе, усиливал предвкушение начала застолья.
Соленая капуста с клюквой и морковкой лежала в тарелке полной горкой и вызывала желание попробовать хоть щепоточку, хоть маленькую ложечку только для того, чтобы убедиться: так ли она божественно вкусна, как выглядит.
Холодец в металлическом судочке был уже порезан на квадратики, а через пластиночки белесого жира проглядывали зубчики чеснока.
– Ну, мамуля! – Потирал руки отец, усаживаясь на свое законное место у окна. – Доставай рюмочки, мясо давай, сироп из облепихи – все давай: пировать будем!
– Ты и сам не сиди, – привычно парировала мать. – Водка в морозильнике, хлеба порежь, банку с огурцами открой – не сиди, давай! Ты-то, чай, не гость…
– Вот так, сынок… Вот так она меня всю жизнь пилит, гоняет: то ей сделать, то подать – покоя нет, – по-доброму ворчал отец, открывая трехлитровую банку с огурцами.
Через несколько минут все приготовленное было на столе; холодная водка покрыла инеем стекло рюмок, вилки, наколов закуску, застыли в воздухе в ожидании тоста.
