– Что ты чувствуешь? – внезапно спросил Михаэль.
Илай нахмурился.
– Я бы поел, если честно.
Куратор хмыкнул и привалился плечом к тяжелой гардине, отбросил рыжие волосы, собранные в хвост, на спину.
– Не глупи. Я хочу знать, как ты теперь ощущаешь сингон.
Илай едва удержался от того, чтобы не обернуться на стол, где среди ваз с цветами и яствами притулился черный бархатный мешок. Он уже понял, что ему больше не позволят прикоснуться к желтому камню, а тот тихо, на самой кромке сознания, звал Илая, точно брошенный в стужу кутенок. Янтарь стиснул кулак, царапнув по морозному стеклу, на подоконник посыпалась ледяная крошка.
– Как отрезанную руку. Как отломленный кусок души.
– Вот оно что… – протянул Михаэль. – Что ж, может, и к лучшему, что я так и не видел свой.
Илай на это промолчал. Теперь и ему казалось, что лучше бы он не проникал в тайну сингонии, не видел глиняных сводов демонического святилища в Архиве Церкви. Жил бы себе – не тужил, службу служил.
«Всю жизнь в шорах, на цепи», – подсказал ехидный голосок.
Парень зажмурился. Поскорей бы все закончилось! Хоть как-то.
– Пойду узнаю, отчего Их Светлость медлит. – Михаэль оттолкнулся от стены и, уходя, ободряюще хлопнул Илая по плечу. Янтарь кивнул, хоть и знал, что куратор не смотрит.
Он мог бы и догадаться, что их авантюра прошла при поддержке княжеского дома Клюковых. Кобольды первыми проникли в хранилище десять лет назад, а у Михаэля была при себе явно преисполненная мистерии палка-клюка, с помощью которой он отпер зачарованную дверь. Сияющий давно спелся с этим семейством – он буквально вручил им потерянного наследника родового дара, неизменно выбирал в качестве убежища их дом, а на балу даже танцевал с племянницей князя. Вот только Илаю было невдомек, с чего между ними завязалась столь нежная дружба. Раньше он считал ее следствием достоинств Михаэля, как если бы его вознаграждали милостями только за то, каков он есть, – такое ведь бывает, когда власть имущие бескорыстно приближают к себе ярчайшие таланты. Но теперь он догадывался, что за всем этим кроется нечто более сложное и опасное.
Какое место в этой живой картине отведено ему? Восторженного оруженосца или шута-подпевалы, что болтается подле истинного героя? Прежде он не мог даже мечтать о подобной роли, но теперь во рту горчило.
Сингон звал. Тихо, звонко, настойчиво, умолял взять его в руки и вжать, втиснуть прямо между ребер в грудную клетку, сделать вновь частью себя. И бежать. Прочь, как можно дальше отсюда, не останавливаясь, до самого края земли…
Илай боднул холодное стекло. Нет, нужно успокоиться. Он ведь не дикарь какой-то, он еще может трезво мыслить.
Вдали, у усадебных ворот, раздался выстрел.
Янтарь поднял взгляд, сфокусировался. Колдовские глаза, подаренные гемму зазеркальным демоном, без труда различили миниатюрную фигурку, что уже оседлала, вскарабкавшись, створку. За прутьями, на заснеженной дороге, вздымая обметенный пеной бок, исходила паром загнанная лошадь.
– Не может быть, – выдохнул Илай.
Но, когда речь шла о Диане, невозможное отступало в тень.
Охрана суетилась, размахивала оружием, что-то выкрикивала, угрожая. Малахитовые глаза сестры фосфоресцировали точно звериные. Засветили с дюжину факелов. Младшая спрыгнула на землю и тут же выгнулась назад под немыслимым углом, уходя от очередной пули. Затем ловко перекувыркнулась, подобралась и, опираясь на руки, одной ногой сшибла двоих гвардейцев разом. Далее за ее движениями не смог бы уследить и Илай – такой невероятно быстрой она стала. Диана скакала, точно ласка в мышином гнезде, выкручивая руки, вышибая ружья и осыпая мужчин на две головы выше себя градом точных ударов, что поражали болевые точки, как мишени на стрельбище. Как бы ни была многочисленна охрана лесной усадьбы Клюковых, она неизбежно редела под натиском малахита, стремящегося к своему сингону.
