Ген Z. Без обязательств - страница 37

– Почему бы мне не думать о том, как я буду выглядеть в твоих глазах? В конце концов, разве у женщины огромный гардероб только для того, чтобы нравиться себе? Будь это так, пришлось бы признать, что женщины – жутко закомплексованный и мелкий народец.

Дима фыркнул.

– Разве это не так?

– Ты не уважаешь женщин, – равнодушно протянула Катя.

– Как и ты – мужчин, – эта заскорузлая озлобленность пропитывала даже морщинки, когда она морщила нос при виде него. – Так что даже не пытайся меня соблазнить. Я на это не куплюсь.

Она подтянулась к нему и выдохнула в губы:

– Ты уже купился.

– Верно.

Дима наклонился, чтобы поцеловать ее. На самом деле, все то, что в романтизме и юношестве можно считать связующей клятвой, проявлением нежных чувств и, в общем-то, кульминацией всего действа – потому как, обсуждая дальнейшее, можно скатиться в пошлость и грязь – в реальной жизни служит не более чем легкой прелюдией. Те поцелуи, которыми обменивается современная молодежь, не выстраданы и не заслужены, а потому разжигают не более чем животную похоть. Чувство волнения и радости открытия в современном веке связаны больше с выдачей премии, чем с обменом прикосновениями.

Так и Катя, почувствовав давление на своих губах, не почувствовала ни неловкости, ни удивления, в ней определенно что-то зажглось, но это явно не было симпатией, хотя во влечении от нее некая часть определенно есть. Почувствовав язык на своих губах, она послушно приоткрыла рот и потянулась навстречу.

Катя не собиралась на него набрасываться, и Дима, понимая это, целовал ее медленно и даже нежно. Когда он оторвался от ее губ, давая вздохнуть, он приподнял ее лицо и оставил несколько маленьких поцелуев на щеке, прежде чем снова вернуться к губам. Катя притянула его ближе, рукой ведя по шее и останавливаясь у груди, где ровно и сильно билось сердце. Катино сердце билось ему в такт, возмущенное лишь недостатком воздуха и не смущенное никакими чувствами.

– Ты все еще против того, чтобы со мной переспать? – прямо спросил Дима, смотря на ее красные влажные губы.

– Уже не так сильно, – фыркнула Катя в ответ.

– К тебе или ко мне?

Это был единственный вопрос, который мог сейчас смутить Кожухову. Она не любила ездить в гости – чужая территория выматывала ее, но и к себе она редко кого звала, считая, что ее квартирка на семьдесят квадратов не создана для приема гостей. Кроме того, она по природе была подозрительной и не могла позволить, чтобы кто-то шарился по ее квартире, пока она спит. Да и сон ее был очень чуток. Даже когда она была дома, в резиденции, и мимо ее комнаты кто-то проходил, она выныривала из глубокого сна и чутко прислушивалась к тому, чтобы никто не дернул дверную ручку. Это была своего рода детская травма. В детстве по утрам к ней в комнату всегда заходила бабушка, а более позднем возрасте – няня, и, заметив, что она открыла глаза, начинала вытаскивать ее из кровати. Теперь Катя могла лежать сутки напролет, но все равно боялась, что кто-нибудь придет и выдернет ее из кровати.

– Ко мне, – решила она. В чужой квартире она бы потерялась.

Дима пожал плечами. Ему тоже не хотелось делиться своей квартирой даже на одну ночь. Обычно он предпочитал заниматься сексом на нейтральной территории либо у своих пассий, но к себе никогда никого не звал: тут же появлялись женские волосы по углам, кто-то непременно что-то забывал, да и в целом отпечаток другого человека в холостяцкой берлоге лишал его покоя. Так что это было даже хорошо, что Катя не воспользовалась оговоркой и не согласилась ехать к нему.