Опять же – люблю я ее сильно. Так сильно люблю, что ничего со вчера не помню, а как Верунчик орала на меня – это я хорошо помню. Все от большой любви к ней. Я даже по молодости, когда по другим девкам бегал, жену свою ни на секунду не забывал. Вот такая у нас любовь большая.
Это еще хорошо, что сегодня суббота и на завод не нужно. Мы с мужиками потому и калдырим по пятницам, что после нее суббота идет. Если б суббота шла после другого дня – мы б в другой день калдырили устраивали, а не в пятницу. Но, ежели так, то уже и пятница не была б пятницей!
Верка -баба у меня, что надо – баба. Такую бабу – дай Бог каждому. Отходчивая. Только я встал, а она уже стакан рассолу огуречного подает. И тарелку солянки. Под похмелье солянка – самое оно. И живот насытить, и сушнячок сбить.
Как моя Верка солянку готовит – язык проглотишь! Тебе обязательно попробовать нужно. Считай – намекаю, в гости зову. Только водку ты в пакет от сока перелей, чтобы Верка не ворчала. А то, как водку увидит – может кастрюлю с солянкой нам с тобой на голову одеть.
Солянка та – жирная, наваристая. Ложку воткни – и та стоять будет! У меня на Верку вообще все стоит. Ну ты понимаешь, да, куда я клоню? Сколько лет вместе прожили, двух дочерей замуж выдали, а все – как в первый раз! Сейчас такой любви и не сыщешь, хоть весь мир обойди!
Здоровье я, значит, поправил, глядь – а в телефоне пропущенных – уйма! И все от Коляна. Чего ему в субботу утром не дрыхнется? Так и я б дрых хоть до обеда, но тут – солянка. Ее ж нужно, пока горячая, есть. Потом уже совсем не то получается. Должон же я свой супружеский долг исполнить! Баба моя – исполнила, с утра у плиты копошилась. Теперь и мой черед настал – отведать, что она там настряпала. А то какая это любовь получается, если она стряпать будет, а я – морду воротить?
Оттого нонче и разбегаются все, только поженившись. Что на каждом углу – на тебе бургерная, на тебе шмургерная. Бабы у плиты не стоят, все на готовое пожрать ходят. Так откуда она, любовь-то, возьмется, коли баба свой прямой долг не исполняет – у плиты не стоит, полы не моет, пеленки не стирает? Всю любовь этими штуками новомодными убили. Там тебе – пылесос автоматический, здесь тебе – памперсы. Так до того доживем, что детей никто делать не будет, а все там же – в магазинах, покупать начнут. В мое-то время детей то в капусте находили, то аист приносил, а сейчас все в магазинах покупают.
Заморил я червяка и Коляну набрал.
– Так и так, – говорит, – Ильич как в воду глядел. Довели нашего Тоху докторишки, совсем со свету сжили. Таблеток всю пачку перед сном слопал, да так и помер от таблеток тех.
И тут меня как из ушата окатили. Как же так-то? Такой человек был! Человечище! Сколько пользы приносил! Я, правда, не знаю, кому и какой пользы он приносил, но, раз человек был – стало быть и польза от него была. Как иначе-то? Это ж природой задумано! Даже от комара, от букашки маленькой – и то польза есть, а от человека – тем более!
Так погано на душе стало. Слезы сами собой хлынули. Достал я из загашника чекушку и прямо из горла, не чокаясь, пригубил. Как-никак человек еще ночью помер, на дворе уже обед, а я его и не помянул еще. Стыдно! Словно и не человек был, а собака бездомная, пес шелудивый. Не по-нашнему это.
Верка сразу ор подняла.
– Зенки раздуплить не успел, – кричит, – а уже заливаешь!
– Уйди, – говорю, – мать. Горе у меня. Друг умер! Ну, как друг… не так, чтобы уж сильно друг. Но то, что помер – это совершенно точно.
