– Уже три?
– Да, – наклонил голову секретарь.
Я потер глаза. Вот черт, время-то как летит! Вроде только сел…
– Спасибо. Есть что-то по особому списку?
– Да, два письма, от заводчика Трындина из Москвы и от профессора Менделеева.
– Отлично. Давай их первыми и… принеси-ка чайку. С лимончиком.
Пока Дима ходил за чаем, я быстро распечатал письмо Трындина. С Петром Егоровичем я познакомился в Москве. Трындины были крупнейшими производителями оптических, физических и геодезических приборов в России. На Петра Егоровича меня вывел полковник в отставке Курилицин, который исполнял в моем небольшом штабе обязанности кадровика. Да, за прошедшее время я обзавелся небольшим штабом. Пока в нем состояли лишь три человека: Курилицин, штабс-ротмистр Канареев, назначенный мною руководителем службы безопасности, и… осужденный Кац. Да-да, именно осужденный. Яков Соломонович Кац, сорока двух лет от роду, осужденный на двадцать лет тюрьмы за мошенничество в особо крупных размерах. Его мне порекомендовал Канареев. Мы как раз обсуждали структуру и штат его собственной службы, когда я обмолвился, что ищу человека, способного заняться финансами, а спустя десять минут заметил, что штабс-ротмистр временами выпадает из разговора.
– Что с вами, Викентий Зиновьевич? Вы стали довольно рассеянны.
– Прошу простить, Алексей Александрович. Просто вы тут упомянули о том, что ищете финансиста…
– Да, а что?
– Э-эм… мне кажется, я знаю человека, который мог бы вам подойти.
Я усмехнулся:
– Вы разбираетесь в финансах?
– Нет, – усмехнулся в ответ жандарм, – в людях.
– Хм, интересно. И кто же эта таинственная личность?
– Осужденный Кац.
Я удивленно воздел брови:
– Осужденный?
– Да, Алексей Александрович. – Штабс-ротмистр явно наслаждался произведенным впечатлением.
– Да еще и Кац?
– Именно. Кац Яков Соломонович!
Я несколько мгновений непонимающе сверлил штабс-ротмистра взглядом. Еще в самом начале нашего общения, когда мы с ним обсуждали общие принципы деятельности его службы, я настоятельно рекомендовал ему не брать в нее евреев. Хотя бы на руководящие посты. Нет, антисемитизмом я не страдал. В моей команде, оставшейся в прошлом, вернее, в будущем, двое из семи членов ближнего, так сказать, круга носили фамилии Цеперович и Нудельман. Так что ничего против людей этой крови я не имел. Вопрос был в другом. Здесь, в этом времени, евреи все еще были изгоями. То есть очень сплоченной и насквозь пронизанной мощными неформальными, в первую очередь родственными и общинными связями группой. Причем большое влияние в еврейских общинах имели раввины. Из чего вытекало, что даже самая искренняя вера в меня и верность этих людей будут подвергаться сильнейшему воздействию со стороны. И в один прекрасный день к ним может прийти какой-нибудь двоюродный брат жены дяди внучатого племянника свекра шурина, приехавший из какого-нибудь Бирмингема навестить родственников, и попросить о ма-а-аленькой услуге. Ну, или при очередном посещении синагоги раввин попросит их задержаться и ответить на пару вопросов вот этого уважаемого человека, который сильно помог общине и через пару дней уедет к себе в Бостон. Но если, зная все это, штабс-ротмистр все равно предлагает мне Якова Соломоновича Каца, значит, дело обстоит не совсем так, как кажется на первый взгляд.
– Поясните.
– Дело в том, что он русский.
– С такими-то именем и фамилией? – Я недоверчиво хмыкнул.
