Давыдов сглотнул слюну:
– Тебя как зовут-то, чудо?
– Ванесса… Но вообще-то я Вера.
Выпроводив очередную девицу, Американец поднялся с дивана:
– Вот что, брат. Пойду-ка я со сторожем побеседую… Эдак с полчасика, да…
На пороге граф обернулся и лукаво подмигнул обоим:
– Надеюсь, беседа пройдет славно. Как говорили у нас на Аляске, в обстановке обоюдного взаимопонимания и дружбы.
– Ты это о чем, Федя? – весьма фальшиво промолвил Денис, глядя, как вскочившая со стула девушка проворно заперла дверь на ключ.
Заперла… Обернулась и, погладив себя по бедрам, бросила на бедолагу Давыдова такой зовуще-томный взгляд, противостоять коему не имелось решительно никакой возможности. Да и зачем, к слову, противостоять-то? Когда можно… противолежать… Денис усмехнулся: в конце концов, гусар он или не гусар?
– Ну что, Вера-Ванесса? Поцелуемся?
– А что бы и нет?
В един миг пылкая девушка уселась к Дэну на колени, обняла, расстегивая жилет… Руки гусара скользнули по спине девушки, стягивающие лиф платья шнурочки развязались быстро, словно сами собой. Под платьем же больше не оказалось ничего, только горячее голое тело, стройное, с шелковистой кожей.
Погладив упругую грудь, Денис помял между пальцами быстро твердеющие сосочки, затем погладил пупок и скользнул к лону. Девушка вздрогнула, прижалась всем телом… заскрипела кровать… послышались стоны…
– Ах, миленький мой, – разлегшись поверх покрывала, бесстыдно нагая, Вера вновь облизала языком губы. – А в любви ты весьма искусен! Не ожидала, да.
– Стараемся, – несколько смутился Дэн. Впрочем, чего тут было смущаться-то? Вернее – кого?
Однако вместе с удовольствием не стоило забывать о деле.
– Так что ты там говорила про свою подружку?
– Про Ульянку-то? – Верочка потянулась, словно кошка, и Давыдов мягко пощекотал ее спинку.
– Ой, как приятно-то… – Девчонка закатила глаза. – Мур-р, мур-р…
– Так что там с Ульянкой-то? – напомнил Денис.
– У нас ее называли мадемуазель Кики… И не подружки мы. Мы здесь вообще промеж собой не дружим… – Приподняв голову, Вера посмотрела на гусара серьезным и вполне трезвым взглядом. – Каждая ведь может наябедничать мадам. Ну, когда, как говорят купцы, мимо кассы. Тогда накажут. Иногда – и плетьми, и пребольно.
– Тебя наказывали?
– Да… Попервости еще… Когда молодая была, глупая… Потом три недели сидеть не могла.
– Молодая, говоришь, была? – усмехнулся Дэн. – Сколько ж тебе сейчас?
– А сколько б ты дал, барин?
– Ну… – Денис откровенно задумался. Действительно – сколько? – Лет шестнадцать, наверное. Да, где-то так…
– Значит, неплохо выгляжу. – Верочка уселась на кровати, скрестив ноги, и засмеялась. – А мне девятнадцать уже. Еще чуть-чуть – и кто на меня польстится? Что делать буду? Самой девчонок нанять, да открыть заведение… Это не столько деньги нужны, сколько связи… Вот все у нас и копят, кто не дура. И связи налаживают.
– А другого занятия, стало быть, нет?
Солнечный лучик, тоненький и золотисто-теплый, проникнув сквозь щель между шторами, упал на плоский животик Верочки…
– Ты это всерьез, барин? – жестко прищурилась дева. – Мне что, в поломойки прикажешь идти? Или в прачки? Труд непосильный, тяжкий, да еще за съемный угол платить… Голодно! Ты сам-то хоть голодал?
– На войне приходилось…
– На войне… – Девчонка хмыкнула. – Ну, разве что. Тогда поймешь, наверное… А прачкой, да на съемном угле… Это каждый будет шпынять… и делать то, что сейчас делают, только, барин, без всякого политесу. Грубо, зло, насильно.
