Гений? Нет, я просто пытаюсь жить полной жизнью. Книга 2. Новый дом - страница 26

Каждый день, после полудня, Квази ходит в лес, ведь там как раз начали появляться весенние грибы и травы. Местные вроде привыкли его не трогать, поэтому я почти не беспокоился. Я договорился с главой, что через десять дней мы покинем их деревню и в последний день я передам ему деньги за последний месяц и оставшуюся партию из десяти зелий. Вместе с ними получится шестьдесят в общей сложности. В нашем саду тоже почти не осталось растений. Мы собирали те, что созрели, но новые уже не высаживали, потому что не было смысла оставлять их деревенским. Квази уже считал дни до нашего ухода.

За три дня до окончания пребывания в деревне, я, как всегда, находился в приёмной нашей импровизированной больницы. Уже наступил вечер, а Квази пока не вернулся. Тут я услышал, как на улице громко разговаривали подростки и последний обрывок фразы заставил мои сердца пропустить удар: «Жаль, что он так и не заплакал. Это было бы веселее.»

Я выбежал из дома. Даже не стал спрашивать о ком говорили эти подростки. Тут много мозгов не надо, чтобы понять, что эти твари нарушили наш уговор и снова напали на мальчика. Разбираться с ними не было времени, я лишь мельком взглянул на эти ухмыляющиеся рожи и быстро направился туда, где должен был находиться мой ученик. Пробежав около получаса, я попал на поляну, где, как рассказывал мне Квазимодо, растут самые вкусные из весенних грибов.

В центре поляны я увидел его. Тело мальчика было проткнуто длинным шестом со спины и поднято над землёй. Похоже это был один из тех шестов, которые использовались при сражении с лютоволками. Подойдя ближе, я увидел, что обрывки одежды Квазимодо разбросаны вокруг, на нём остались только лохмотья, едва прикрывающие покрытое синяками и ссадинами тело. Волосы из светлых превратились в грязно-коричневые от крови, пропитавшей их. Лицо Квази распухло, оно всё в кровоподтёках и покрыто синяками. Взгляд широко раскрытых глаз абсолютно пуст. Обе руки сломаны, а кости торчат наружу. На ногах порезы около ступней, чтобы не мог двигаться. Под телом мальчика собралась большая лужа крови. Однако даже все эти травмы были не смертельны и призваны причинить как можно больше боли. Мальчика буквально пытали, явно наслаждаясь его мучениями. В этом истерзанном ребёнке сложно узнать того светлого и весёлого мальчика, который так любил учиться. А умер Квази только после того, как его насадили на эту палку, её заточенный конец выходит прямиком из области сердца. Могу предположить, что если бы не проткнутое сердце, Квази бы выжил, но очень сильно страдал медленно угасая от потери крови.

Хоть слёз у меня и не появилось, но на душе стало тяжело и больно. Снова. Я снова оказался слишком беспечен. Я снова не уберёг того, кто доверил мне свою жизнь. Хоть я с Квази и не стал настолько близок, как с Зефиром или родными, но я прожил с этим ребёнком под одной крышей почти полгода. Я привязался к нему, и я благодарен Квази за то, что помог облегчить мои боль и тоску по дому. Дрожащими руками я снял мальчика с палки и аккуратно положил на траву. Я провёл рукой по опухшему бледному лицу, закрыл его глаза и смыл кровь. Потом очистил и остальное тело мальчика. Остатки одежды я переместил в инвентарь, а потом закутал Квази в белую ткань и поднял на руки.

Я медленно шёл в сторону ненавистной деревни. Я не понимаю их. Неужели так сложно было подождать три дня и наслаждаться отсутствием чужака? Но нет, надо было обязательно заставить его страдать. В глубине меня начала подниматься жгучая ярость от этой животной жестокости. Значит они выбрали свою судьбу. Я больше никому не позволю безнаказанно у меня что-либо отнимать. Теперь осталось услышать их жалкие оправдания, просто чтобы понять, осознают ли они, что натворили и кого разозлили.