– Ого, – захлопал в ладоши Данилов, – тебе нужно в Большой театр, ну или на худой конец писать женские романы.
– Нет, – замотал головой Миша, – когда женщина узнает, что я не только чуткий романтик, но и ещё бесстрашный борец с преступностью, дважды раненый при выполнении особо важного задания, то она готова на всё.
– Это когда ж тебя успели ранить, а самое интересное куда? – ехидно улыбнулся Толя.
– Это не важно, главное – они ведутся на такую чушь.
– А показать не просят?
– Что показать, – не понял Куприянов.
– То место, куда ранили, – засмеялся Данилов.
– Между прочим не смешно. Была у меня одна такая переживательная, всё допытывалась покажи, мол, шрам, я люблю смелых мужчин, побывавших в перестрелке.
– А, так тебя подстрелили, как куропатку, – не удержался Толя.
– Остряк. Короче, пришлось сказать, что меня ранили в голову, а шрамы за волосами не видно.
Данилов, чуть не падая от смеха со стула, выдавил, – а вот это похоже на правду. Может ты действительно контуженный.
– Она наверное тоже так подумала, потому что быстренько слиняла, – разочарованно сказал Куприянов.
– Сам виноват, нечего было врать.
– Нет брат, это того стоит, – мечтательно закатил глаза Миша.
Дверь кабинета снова открылась и на пороге показалась женская фигура.
– Ребят, шеф через десять минут всех собирает, просил не опаздывать. Да, Толь, по поводу вчерашнего убийства. Там у дежурного родители погибшей сидят, я сказала, чтобы подождали, а после пятиминутки допросишь. Хорошо?
– Да, отлично, спасибо Надюш, – смущенно улыбнулся Данилов.
– Не за что, – кокетливо ответила девушка, закрывая дверь.
Михаил, коварно и загадочно улыбаясь, перевел взгляд на друга.
– Наконец-то ты созрел.
– Созрел для чего?
– Не для чего, а для кого. Для Тюриной, – протянул Миша, – ты посмотри на себя в зеркало, сияешь как майская роза. И это она только пару фраз сказала. Представляю, какое выражение лица будет у тебя после первого поцелуя.
Данилов покраснел, смущенно опустил глаза, и нахмурив брови, возмутился.
– Ты озабоченный, у тебя все мысли только об одном, и вообще, Надя тут не при чем. Просто у меня появился шанс сдвинуть это дело с мёртвой точки. Родители по любому внесут хоть какую-то ясность, – обнадеживал себя Толя.
– А почему ты их вчера не допросил, глядишь и версия появилась бы.
Данилов вскочил со стула.
– Какой ты умный, и как это я сам вчера не догадался их допросить, – съязвил тот. Мих, ну я же всё-таки не первый год в розыске работаю. Да они были в стельку пьяные оба. Какой тут допрос? С табуретки сваливались.
– Их можно понять, у людей горе, дочь погибла, – сказал Куприянов, пытаясь попасть скомканным клочком бумаги в урну.
Данилов усмехнулся и вздёрнул плечами.
– Во-первых, когда я пришёл, они еще ни о чем не знали, а во-вторых, соседи рассказали, что Кондратьевы каждый день в запое.
– Всё ясно, – вздохнул Миша, – не повезло тебе, с алкашами связываться себе дороже. У них то склероз, то белая горячка.
– Вот-вот, – закивал Данилов, – или вообще паранойя, короче, вариантов много. Чувствую я – влетит мне сегодня от Самарина, почем зря.
– Ну, это мы сейчас и узнаем, – радостно воскликнул Миша, потому что его клочок наконец-то попал в урну.
Самарин ходил по кабинету вдоль стола, держа руки за спиной. Это поведение означало, что случилось что-то очень неприятное, причем неприятное не только для полковника, но и для остальных тоже. Народ потихоньку собирался, и когда за последним человеком захлопнулась дверь, Самарин резко повернулся, и сделав неестественно добродушное лицо, поинтересовался.
