– Эти русские… их не сломить и не убить! – Генрихом овладела невероятная ярость и злость, и он, точно помешанный, стал избивать ее ногами.
Удары сыпались с огромной силой по спине, ногам и животу. Ольга, как могла, пыталась от них увернуться, но в голове вдруг что-то взорвалось, и она затихла. Боль постепенно стала пропадать. Перед глазами появились разноцветные круги, темная волна закружила и швырнула в бездну, а затем вновь вернула к свету. Гаснущее и вновь возвращающееся сознание фиксировало все происходящее вокруг, но странно… она не слышала ни единого звука.
– Черт, не хватало мне еще убить эту русскую тварь, – прорычал Генрих.
Ольга лежала неподвижно. Изо рта у нее текла тонкая струйка крови, а в глазах, когда-то таких красивых изумрудных глазах, стояли слезы. Генрих застыл, медленно приходя в себя.
– Шульц, накрой ее покрывалом и отнеси по черной лестнице в комнату для прислуги. Пусть Барбара посмотрит за ней. Да не попадись отцу на глаза, – приказал Генрих денщику, которого вызвал звонком после того, как удостоверился, что девушка жива.
Шульц Хофман, пятидесятилетний мужчина с хмурым худощавым лицом бережно накрыл Ольгу покрывалом, взял на руки и вышел из комнаты. Проводив пристальным взглядом денщика, который медленно спускался по лестнице с девушкой на руках, Генрих вернулся в комнату и сел на край кровати. Он вдруг внезапно почувствовал себя не в своей тарелке.
– Господи, что же такое творится со мной? – он застонал, обхватив голову руками.
Генрих никогда не был с женщинами ласков, но такое… Он не мог понять, почему ярость, обида и злость, кипевшие в нем уже несколько дней, взяли над ним верх, и он точно дикое животное обрушился на беззащитную девушку. Вдруг в дверь тихо постучали.
– Войдите, – безразличным голосом сказал Генрих.
В комнату вошел старый барон.
– Генрих, я слышал шум в твоей комнате. Что случилось?
– Ничего, отец. Иди спать.
Барон быстрым взглядом окинул комнату и увидел на журнальном столике пустую бутылку из-под водки.
– Генрих, ты пьян. Я хочу, чтобы ты завтра же вернулся в дивизию. Мне не нравится твое настроение. Ты совсем раскис и, похоже, забыл, что ты офицер, а не кисейная барышня.
– Как раз это, отец, я и не забыл. Но в дивизию я не вернусь. Хватит, навоевался.
– Замолчи, – закричал старый барон. – Я не хочу тебя больше слушать. Посмотри на себя… На кого ты похож? Приведи себя в порядок и перестань пить.
– Отец, все рушится… все летит к черту… Я так верил фюреру и готов был идти за ним на край света. Но эти русские… Кто думал, что они будут так сильны? – Генрих подался вперед и с такой силой сжал кулаки, что побелели пальцы.
Старый барон подошел к сыну и, глядя ему прямо в глаза, тихо произнес:
– Я не узнаю тебя, Генрих. И знаешь, что меня больше всего возмущает в тебе?
Генрих криво усмехнулся и покачал головой. И то, что дальше сказал отец, не удивило его, а скорее обрадовало. Ему нужны были именно эти слова, которые больно хлестали по щекам, задевая гордость и самолюбие.
– Да, Генрих, возмущает не то, что ты потерял веру в фюрера и великую Германию, а то, что потерял веру в себя. Я не открою тебе истину, если скажу, что жизнь – не прямая и ровная дорога, по которой человек может идти до самой смерти, любуясь красотами окружающей природы. Жизнь – это в первую очередь борьба, и в этой борьбе побеждает сильнейший. В жизни бывают моменты, когда тебе никто не поможет, и только ты сам можешь найти выход из создавшейся ситуации. И от того, насколько ты будешь верить в себя и свои силы, будет зависеть твоя дальнейшая судьба.
