Сие нелепое сооружение, сложенное по всем правилам фортификации, существовавшем ещё при Филиппе-Августе, не отличалось ни архитектурной изысканностью, ни гостеприимством, больше напоминая крошечную крепость, чем сельскохозяйственную постройку, примостившуюся на краю дороги, словно охраняя бескрайние просторы габсбургских владений. Невысоким, серым стенам древнего умета, разделенным несколькими остроконечными башнями, предавало суровости громоздкое строение, таившее в своём чреве арку, где, словно крылья обессиленной птицы, повисли распахнутые ворота, едва державшиеся на ржавых петлях. На вершинах приземистых, пузатых башен, под самой кровлей, во все стороны света глазели незрячие бойницы, скрывая в чернеющей глубине каменных утроб затхлый смрад сырости и воспоминания дряхлой старины, до сей поры звенящий, во мраке забытия, булатом мечей и упругостью тетивы. Постоялый двор, воздвигнутый на перекрестке дорог, что вели из Лилля в Аррас и Бетюн, а из Секлена в Армантьер, словно покрытый мхом одинокий прискорбный холм, неприветливо возвышался на опушке леса.
Кучер, малыш Люмье, которого, за скромную плату, наняли в той же каретной мастерской, что и рыдван, натянул вожжи, остановив усталых лошадей у ворот конюшни. Несколько сонных крестьян, узрев вновь прибывшую карету, поспешили навстречу гостям, выбравшись из тени черепичной кровли, примыкавшей одним краем к фасаду двухэтажной харчевни, а другим взвалившейся на ряд изувеченных временем колон.
Из салона экипажа бодро выпрыгнул толстяк Дордо и, оглядываясь по сторонам, не заметил, как угодил запыленным башмаком в ещё теплый конский навоз. В отличие от бравого капрала, приор неуклюже, кряхтя и причитая, выполз из рыдвана, схватившись за поясницу. Перед ними, как из-под земли, возник хозяин фермы, рослый фламандец, с мясистым, покрытым красными прожилками носом и вздувшимся от пива животом. Кабатчик насторожился, когда услышал французскую речь, даже не удосужившись постараться скрыть сие от приезжих. Смерив трактирщика изучающим доброжелательным взглядом и ничего не объясняя, Дордо, вцепившись в руку обессиленному от усталости Буароберу, твердо произнес, лишив возможности хозяина учинить расспрос:
– Отведи-ка, братец, усталых путников и добрых католиков в комнату, где они смогут отдохнуть. Мы с господином аббатом намерены остановиться на ночлег в вашей милой обители сытости и беззаботности.
Уже через несколько минут, затворив за собой дверь комнаты, куда их сопроводил трактирщик, пикардиец, уложив Буаробера в постель, распахнул окно, окинув взглядом окрестности. Его проворный взор остановился на Люмье, который распрягал лошадей, и крестьянах, служивших на конюшне «Гусиной шейки», что заводили утомленных животных в ворота просторного сарая. От глаз зоркого капрала так же не ускользнула группа всадников, очевидно прибывших сразу вслед за ними, и сбившихся в кучу, в тени развесистого каштана, в дальнем углу двора, явно стараясь не привлекать внимания.
Осторожный Дордо, посвященный во все тонкости дела и от этого ещё острее осознававший опасность предприятия, что лишь усиливало его бдительность на протяжении долгого путешествия, внимательно следил за всем, что происходит на дороге и в харчевнях, где им доводилось останавливаться. Наблюдения и размышления, которые он тщательно скрывал от Буаробера, лишали его оснований обрести спокойствие, что ввергало капрала в подозрительность и толкало на недоверие ко всем встретившимся в пути. Именно это обстоятельство побудило пикардийца покинуть пределы комнаты, оставив мерно похрапывавшего приора на кровати под блеклым старым балдахином, и спуститься во двор.
