Спальня Беллы, конечно же, не была одной из теплых. После того, как Огастус взял бразды правления в свои руки, в комнате Беллы не разводили огонь даже в глубокую зиму. Она даже подумывала начать жечь мебель.
Генри, главный лакей, вошел следом. Он помог гостю размотать длинный толстый шарф и снять плащ, открыв взорам присутствующих добродушного седовласого джентльмена с капелькой на кончике носа. Пока Генри уносил вещи, гость достал носовой платок и высморкался.
Лусинда взволнованно поднялась, но Белла все еще сидела.
– Встань, Изабелла! – приказал Огастус.
Человек с репутацией святого должен быть худым, но Огастус, хотя и не был толстым, всегда был слегка полноватым. Когда брат выражал неодобрение, его маленький рот так плотно сжимался, что напоминал прорезь туго затянутого кошелька.
Когда Белла встала, Огастус добавил:
– Прошу прощения, мистер Клаттерфорд, но, как видите, она не совсем такая, как нам хотелось бы.
Белла изо всех сил старалась сохранить спокойное выражение лица, оценивая опасность, неожиданно замаячившую на горизонте. Был ли этот Клаттерфорд врачом, пришедшим уколоть ее и пустить кровь? Подобное уже случалось четыре года назад, когда она отказалась скрыть свой позор и выйти замуж за сквайра Тороугуда. Но ей тогда повезло – доктор Саймонс был местным жителем и согласился лишь «восстановить ее здоровье», но не признавать сумасшедшей. А ведь была такая угроза, когда семья пыталась заставить ее вступить в тот ужасный брак.
Она была в ярости и возмущена тем, что ее обвиняют в потере невинности, и все еще надеялась на хорошее будущее, а поэтому наотрез отказывалась. С годами она часто думала, что даже брак с грубым человеком с дурной репутацией был бы предпочтительнее этого бесконечного небытия. В конце концов, муж может умереть.
Доброжелательно смотревший на нее посетитель вызывал доверие. Но не опрометчиво ли она так думает?
Может ли бы такое, что Клаттерфорд – владелец заведения для умалишенных?
– Я думаю, что мисс Изабелла Барстоу просто была поглощена своим рукоделием, – сказал он, подойдя, чтобы посмотреть на платок, который она все еще держала в руках. – Очень красиво. Ваша прабабушка показывала мне несколько работ, которые вы посылали ей в подарок.
– Вы знали леди Рэддолл? – Эта пожилая леди была единственным другом Беллы в целом мире. Поскольку Белла была заточена в Карскорте, а леди Рэддолл – в Танбридж-Уэллсе – она была слишком стара для путешествий, – то они не виделись после скандала. Но леди Рэддолл сразу начала присылать ей письма с поддержкой и продолжала делать это довольно часто. А когда узнала, что отец Беллы вскрывает и читает всю ее корреспонденцию, то выразила такое резкое возражение, что даже он вздрогнул.
Взлом печати на письмах леди Рэддолл было одним из немногих удовольствий Беллы, которое теперь, к сожалению, было ей более недоступно.
– Я очень горевала, узнав о ее смерти, – сказала Белла.
– Ей было сто лет! – запротестовал брат.
– Это не повод не скорбеть, – ответила Белла. Затем, повернувшись к мистеру Клаттерфорду, добавила: – Надеюсь, она не мучалась.
– Только от опасения, что не доживет до своего сотого дня рождения, мисс Изабелла. Как только это произошло, она мирно ушла, улыбаясь. – Его глаза задорно сверкнули. – Она распорядилась выгравировать «100 лет» на своем надгробии. На случай, сказала она, если кто-то из прохожих не сможет правильно сосчитать.
