Олимпия не помнила, когда ела в последний раз, да и вообще мало что могла припомнить: все смешалось в ее голове, и мир вокруг тоже был не тот, что прежде.
Предложение герцога не лишено смысла, решила она. Если не кормить тело, ослабнет и ум. Кроме того – хотя не призналась бы в этом Рипли, хоть посули он ей алмазную диадему, – она все-таки пьяна, и это единственное объяснение, отчего в ее голове полный сумбур.
Олимпия всегда считала, что у нее здравый, практичный ум: практичный до занудства, как говорили некоторые, точнее – все, но сейчас там царили непрактичность и полная неразбериха.
Да, надо поесть. Это ведь недолго. Зато они продолжат путь сытые и отдохнувшие, и она сможет обдумать следующий шаг, да и вообще пораскинуть мозгами.
– Сандвич, пожалуй, я бы съела сандвич, – призналась Олимпия. – Там подают сандвичи?
– Я герцог.
– Наверняка у них найдется хоть один, – сказала она.
А если нет, можно достать сандвичи где-нибудь в другом месте. Хорошо быть герцогом, особенно таким внушительным.
Нет, она-то с ним не робела. Он один из «их бесчестий», то есть совершенно беспринципный, но зато наделенный властью, к тому же мужчина. Даже в ялике, рассчитанном на несколько человек, он занял собой все доступное пространство. Он сидел, скрестив вытянутые перед собой ноги, будто возлежал на мягком диване в турецком серале. Воображение тут же нарисовало ей картину: Рипли в свободной тунике и шароварах, – а в голове всплыли слова матери о первой брачной ночи. Шокирующее откровение.
Однажды она сбежала из дому с кем-то из братьев и увидела, как жеребец взобрался на кобылу. Похоже, той было неудобно, но жеребец трудился что есть сил. У людей, разумеется, все совсем иначе…
…Она вовсе не хотела думать ни о чем таком рядом с этим огромным, не очень-то похожим на джентльмена мужчиной… Или… Право же, очень хочется есть!
Гребцы причалили к пирсу и принялись складывать весла. Олимпия от нетерпения едва не выпрыгнула из лодки, но Рипли крепко взял ее за локоть. Не больно, не применяя силу, и все равно легкого захвата хватило, чтобы пригвоздить ее к скамье.
Она не знала, как ему это удалось, но подозревала, что будучи герцогом, этот человек привык к подчинению.
– Пусть сначала выйдут гребцы и закрепят ялик.
Олимпия готова была ждать сколько угодно, пока эта сильная ладонь сжимает ее предплечье. Тем временем гребцы не спеша выбрались из лодки, а потом, поворачиваясь так же неспешно, ухватились за узкий нос, чтобы придать ялику устойчивости.
– Вот теперь можно, – сказал Рипли, отпуская ее руку. – Только не спешите.
– Лодка ведь на суше, – удивилась она. – Точнее, на мокрой земле.
– Не целиком, – возразил Рипли. – Нос…
– Да-да, я вижу. – Она торопливо подхватила свою фату, встала и сделала шаг вперед, и тут лодка покачнулась.
– Осторожно! – предупредил Рипли.
Она обернулась.
– Я не могу приказать лодке не качаться! Как вы сами заметили, она наполовину в воде, а вода…
– Держитесь центра!
– Я и так в центре.
Раздраженно фыркнув, она повернулась к нему спиной и стала пробираться вперед, когда он крикнул:
– Нет!
Ялик резко качнулся. Олимпия взмахнула руками, пытаясь устоять на ногах. С предостерегающим криком Рипли бросился к ней, протянул вперед руку, и она попыталась ее схватить, но не хватило самой малости. С шумным всплеском Олимпия свалилась за борт, в грязную воду.
Ругаясь на чем свет стоит, Рипли выскочил из ялика, оттолкнув лодочников, которые уже спешили к ней на помощь, и, с трудом переставляя ноги в жидкой грязи, подошел к ней. Олимпия сидела в мутной жиже, где ему было по колено.
