Может, бренди и придал ей решимости, однако в обществе Рипли голова продолжала кружиться и после того, как он выветрился, и этот эффект даже усилился.
Олимпия опять посмотрела на платье, усилием воли возвращаясь с небес на землю.
– Нам лучше вернуться.
Последовало молчание, и она ожидала чего-то вроде «я же вам говорил». Разве не спрашивал он, и не раз, действительно ли она намерена бежать, разве не твердил, что вернуться можно в любой момент?
– Черта с два теперь мы повернем назад! – заявил Рипли, и это не стало для нее неожиданностью.
Хотя на Рипли не было ничего, кроме полотенца, смутило его отнюдь не это. Скорее напротив он бы заплатил сотню фунтов, чтобы видеть ее лицо, когда она ворвалась к нему в номер. Ему ужасно хотелось обернуться, причем без полотенца, и он заплатил бы еще двести фунтов, чтобы увидеть ее реакцию.
К счастью, в последнюю минуту он вспомнил, что леди Олимпия невеста Эшмонта. Шутка ли, разгуливать без штанов перед будущей женой лучшего друга!
Но как бы то ни было, вид благоухающей дамы в соблазнительном платье, с распущенными волосами, раскрасневшейся от слов обвинения, которые выговаривала ему, – грудь ее тем временем вздымалась и опадала, как волна в бурном море, – и он в костюме Адама, чистенький, свеженький, даже блестит, – могли пробудить тщетные надежды у чувствительного паренька пониже пояса, а уж это осложнение в планы Рипли не входило.
Не менее важно, что в обычных обстоятельствах Эшмонт скорее всего посмеялся бы над этой сценой, но обстоятельства были далеки от обычных. У Рипли не было опыта по части двусмысленных сцен с избранницами своих друзей, но он предполагал, что даже Эшмонт мог обидеться, если бы кто-то стоял перед его нареченной в чем мать родила.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
