«Мой милый Петр Михайлович! Что же ты не торопишься ко мне?.. При всей важной оказии желательно и любезно бы для меня было видеть в моем замке моего гофмаршала».
Бестужев в раздражении скомкал и бросил на пол записку.
– Дура! Эк как обрадовалась!.. Точно простая старая дева, выскакивающая замуж… Вдова… соскучилась, расторопилась, подумаешь, горемычная…
В дверь постучали.
– Войдите! – гневно крикнул Бестужев.
В кабинет быстрой, уверенной походкой вошел Бирон.
При виде своего ставленника ко двору светлейшей герцогини озлобление резидента еще более усилилось.
– А-а… Это вы, Эрнст Иванович? – сухо проговорил он.
– Как видите, господин обер-резидент и обер-гофмаршал! – с насмешкой в голосе ответил выскочка, сын придворного конюха, непостижимым образом обратившийся в обер-камер-юнкера. – Вы, кажется, не в духе? Это меня удивляет: в Митаве ликование, целое море огней – и вдруг тот, кто способствовал всему этому, мрачнее тучи. Donner-wetter! Was soll das bedeuten, Excellenz?[15]
– Что это за тон, который вы приняли в последнее время? – затопал ногами Бестужев. – Теперь уж я спрошу вас: что должно это означать?
– Только одно: я чувствую под собой твердую почву.
– И… и давно вы стали чувствовать ее, любезный Бирон?
– С тех самых пор, как вы, ваше превосходительство, породнились со мной через мою сестру секретным браком, а главное – с тех пор, как вы затеяли вашу двойственную игру с Петербургом по поводу «курляндского дела».
– Бирон! – бешено вырвалось у Бестужева.
– Господин резидент! – в тон ему ответил Бирон.
Они встали друг против друга, словно два смертельных врага, измеряющие свои силы, готовые к прыжку друг на друга.
– То есть как это: я вмешался в «курляндское дело»? – первым нарушил тягостное молчание Бестужев. – Не сошли ли вы с ума, мой любезный друг Эрнст Иванович?
– Нисколько.
– Как же я, резидент ее величества, мог бы обойтись без вмешательства в это дело, во главе которого я стою? – спросил Бестужев.
Бирон насмешливо улыбнулся:
– Вы правы, Петр Михайлович, но вы только одно упустили из виду: нельзя в одно и то же время быть и строгим резидентом-дипломатом, свято отстаивающим интересы русского двора, и обер-гофмаршалом вдовствующей герцогини, изнывающей по отсутствии постоянного супруга.
Слова «постоянного супруга» Бирон резко подчеркнул и насмешливо поглядел на своего покровителя.
«Ого! Этот «конюх» действительно зазнался», – подумал Бестужев.
А «конюх» невозмутимо продолжал:
– Слушайте меня внимательно, Петр Михайлович. Да будет вам известно, что все «митавское действо» известно мне досконально, до последнего шнура на запечатанных конвертах курьеров.
– В самом деле, мой милый? – насмешливо бросил Бестужев, изменяясь помимо своей воли в лице.
– Да, да, уверяю вас, ваше превосходительство!
– Виноват, Эрнст Иванович, – вдруг круто перебил Бирона Бестужев. – Ответьте мне только на один вопрос с той откровенностью, на какую я, кажется, имею право: вы-то, вы почему так близко интересуетесь и принимаете к сердцу это «курляндское дело»?
На секунду в кабинете воцарилось молчание.
– Хорошо, я вам отвечу прямо и откровенно, – произнес наконец Бирон. – Я потому против всего этого, что не хочу никому – понимаете, никому! – отдать Анну.
Это признание было до такой степени неожиданным и дико-странным, что Бестужев буквально замер в немом изумлении.
– Что? Что вы сказали, Бирон? – не веря своим ушам, пролепетал пораженный резидент. – Вы здоровы? В своем уме?
