Бестужев окончил чтение и посмотрел на Анну Иоанновну.
– Что вы скажете на это, ваша светлость? – спросил он.
– Значит, нет никакой надежды? – с отчаянием в голосе воскликнула герцогиня.
Гофмаршал, сделав какой-то неопределенный жест рукой, произнес:
– Попытаемся… Вы видите сами, ваша светлость, какую трудную партию мне приходится вести ради вас: с одной стороны, мне хочется сделать угодное для вас, с другой – я не должен забывать, что я – резидент ее величества. В Верховном тайном совете решили навязать вам и Курляндии двоюродного брата герцога Голштинского,[7] второго сына умершего епископа Любского. Императрица с этим согласилась.
– Ни за что! – гневно воскликнула Анна Иоанновна, ее лицо покрылось красными пятнами бешенства.
– Но главный ваш враг – это Меншиков, ваше высочество, – продолжал Бестужев. – Знаете ли вы, что он сам метит на Курляндское герцогство?
– Он? Этот презренный раб? – задрожала герцогиня.
– Да, он, ваша светлость. Затем могу сообщить вам еще одну, заслуживающую внимания новость.
– Добивай!.. – растерянно, упавшим голосом вырвалось у Анны Иоанновны.
– Вы, конечно, хорошо знаете Лефорта?[8] – спросил Бестужев.
– Я думаю.
– Так вот представьте, он писал Морицу, что Курляндию можно приобрести еще иным путем: стоит только жениться на Елизавете Петровне…[9]
– Что?! – воскликнула герцогиня.
– То, что вы изволите слышать, ваша светлость, – невозмутимо продолжал Бестужев. – Но этого мало. Лефорт вообще принял на себя роль свата принца Морица. Не угодно ли вам познакомиться с отрывком одного из его писем к Морицу?
И Бестужев вынул из бокового кармана изящную записную книжку.
– А как же… как же, Петр Михайлович, ты ознакомился с содержанием этого письма? – удивилась Анна Иоанновна.
Тонкая, ироническая усмешка пробежала по губам дипломата.
– Мой совет вам, ваша светлость, – ответил он, – никогда не спрашивать дипломатов и царедворцев, как, каким путем они узнают то, что им необходимо знать. Это все равно что – по французской поговорке – говорить в доме повешенного о веревке. Итак, Лефорт настаивает, чтобы Мориц сам приехал в Петербург. – Бестужев, вытащив крошечные листки бумаги, начал читать: – «Вы должны явить собою важную особу, держать открытый дом, устраивать празднества, делать подарки, ибо русские самки любят веселье, что входит в ритуал русской жизни. Осмелюсь также указать вам, что в иных случаях необходима широкая щедрость».
– О! – негодующе вырвалось у Анны Иоанновны. – «Русские самки»! Ах, он…
И она произнесла слово, не совсем удобное в устах русской царевны и герцогини Курляндской.
Бестужев закашлялся.
– Ну-с, ваша светлость, – через минуту продолжал он, – а вот, что граф Мантейфель спрашивает Лефорта: сколько будет стоить Морицу приобретение симпатии и друзей в наших губерниях? И вот что отвечает Лефорт: «Трудно сказать. Если говорить о Нан – надо уметь, если о Лиз – надо знать».[10]
– Что это за «Нан»? – спросила Анна.
– «Нан»? Это – вы, ваша светлость, «Анна», – ответил Бестужев, – а «Лиз» – это Елизавета Петровна. Я не буду далее читать вам это интереснейшее письмо, а скажу только следующее: Лефорт пишет, что взять Елизавету будет стоить дороже, чем вас, а если вообще похерить вопрос о Елизавете, то, безусловно, лучше и выгоднее предпочесть вам дочь Меншикова.
Анна Иоанновна, дрожа от волнения, подошла к окну и резким движением распахнула его.
