Эффектная рыжеволосая Елизавета Энгардт, с глазами умной стервы, ждала нас в крохотной комнатке, заставленной телеаппаратурой. Я вспомнила, что мы с ней один раз сталкивались – она приезжала на место происшествия, где я проводила осмотр. Я вспомнила и свои ощущения, когда в разгар осмотра оказалась рядом с ней: она – холеная и рафинированная, вокруг нее скакали операторы, заглядывая ей в глаза и ловя каждое движение, – то доску из-под ноги уберут, то поднесут зажигалку, заметив, что Энгардт достает из сумочки тонкую дамскую сигарету… А я была усталая, растрепанная и уже успела чем-то запачкать светлую юбку, и хотя вокруг меня скакали опера, на фоне журналистки Энгардт с ее свитой все было не то. Но тем не менее Энгардт, как интеллигентная, воспитанная барышня, ободряюще мне улыбнулась, ничем не обнаруживая своего превосходства, которое, по крайней мере с точки зрения сопровождавших ее лиц, было очевидным. И ласково сказала: «Не волнуйтесь, мы вас красиво снимем». И действительно, расставила всех таким образом, что на экране я, вопреки обыкновению, себе понравилась. За что я была ей очень благодарна. Ни один мужчина-репортер такого эффекта ни разу не добился.
Когда мы вошли, Энгардт потушила в пепельнице окурок и приветливо нам улыбнулась. Старосельцев в тот же миг совершенно неуловимо изменился, и стало понятно, что он просто умирает по Елизавете, но пытается скрыть это даже от самого себя. Он деловито познакомил нас, и Энгардт тут же сказала:
– Я вас помню, Маша, мы вас снимали на месте убийства… – и безошибочно назвала фамилию покойника, а также дату нашей встречи. Я ей мысленно поаплодировала. Но после этого Энгардт взялась нас разочаровывать. – К сожалению, в компьютере действительно ничего нет. Там информация хранится два дня, потом стирается.
– А откуда вы ее получаете?
– Например, от платных агентств эта информация поступает по сетям Релкома.
– Кого?
– Ну, это что-то типа провайдерской фирмы, предоставляющей посреднические услуги.
– Понятно, – сказала я, хотя на самом деле ничего было не понятно. – А если кто-то позвонил и сообщил интересную новость?
– Такое бывает, – кивнула Энгардт. – Звонки принимают редакторы на телефоне.
– А куда записывают? – приставала я.
– На бумажки, – пожала плечами Елизавета. – Которые потом выкидывают.
– Ну хорошо, – не сдавалась я, – вы в программе сообщаете новость…
– Я? – переспросила Елизавета.
– Ты, ты, – кивнул Старосельцев.
– Если я сижу в кадре, то я просто озвучиваю материал, который кто-то готовил.
– А если ваши операторы выезжают на место и снимают, а потом репортаж идет в эфир?
– И что?
– Можно же установить, кто их туда послал?
– В принципе можно, – усмехнулась Елизавета, берясь за новую сигарету. – И я даже пыталась это сделать.
– И что же? – хором спросили мы со Старосельцевым.
– Выезжал на набережную оператор Васечкин, репортаж был Скачкова. – Елизавета замолчала.
– Лиза, не томи, – взмолился Старосельцев.
– Васечкин сказал, что задание принес на хвосте Скачков.
– А Скачков? – спросили мы опять хором.
Елизавета легко поднялась с места. Я про себя отметила, что у нее такая осанка, будто она воспитывалась в Смольном институте. И какая-то особая манера вести себя – вроде ничего особенного, но она из тех женщин, которые действуют на окружающих, как наркотик: мужики в их присутствии дуреют, а женщины, как правило, начинают думать что-то типа «а зато я лучше готовлю». Но это я отметила без всякой ревности, просто как факт.
