Наш канал «Обновленное приключение» будет показывать отсчет времени двадцать четыре часа в сутки, пока сохраняется хоть малейшая надежда. Также мы каждый час будем освещать шаги, которые Кейн предпримет в своих отчаянных поисках.
В следующем часе вас ждет интервью ЛеШаун Киннисон с самим Кейном – не пропустите, это будет нечто особенное! А сейчас слово нашему главному аналитику по Анханану Джеду Клирлейку.
– Доброе утро, Бронсон.
– Джед, что вы можете рассказать нашим зрителям о текущей ситуации в Анхане? Многое ли из происходящего там остается для нас за кадром?
– Конечно, Бронсон, и гораздо больше, чем мы можем представить. Прежде всего сама цифра в сто тридцать один час – это лишь предположение. Есть множество факторов, способных привести к сокращению фазы…
Так все началось.
Гора из стекла и стали, известная как Студия Сан-Франциско, высилась над равниной посадочных площадок и автопортов. Над ней кружили не орлы, а лимузины и купе Свободных и Инвесторов, плавно парящие между опорами и поддерживающими конструкциями.
Ночью погода переменилась. Утреннее солнце румянило стрельчатые окна, сверкало в глазах горгулий, затаившихся среди массивных контрфорсов. Защищали территорию Студии неприступные стены из гранита – первая линия обороны от низших каст.
Мимо огромных ворот, похожих на пасть с клыками железных пик, текли орды низших, в основном Рабочих и Трудящихся, хотя попадались и Профессионалы – видимо, не из самых гордых. Шаркая подошвами, цокая каблуками, они шли и шли по живому коридору – студийные охранники в красных костюмах стояли вдоль стен специально, чтобы оттеснять поток на обочину.
Через час в эти ворота войдет Кейн.
В Кавее, громадном зрительном зале на пять тысяч коек первоочередного просмотра, батальоны швейцаров помогали богатым клиентам пройти на свои места, устроиться и подготовиться к сеансу.
В абонементных ложах Свободные и их гости, наслаждаясь экзотическими винами и деликатесами, которые подносили им официанты, оживленно обсуждали необыкновенное выступление Кейна на благотворительном бале. Мнения разделились: большинство считало, что это была хитрая выдумка студийных постановщиков, однако упрямое меньшинство настаивало на том, что случившегося не ждали и сами устроители, а значит, они все стали свидетелями чего-то настоящего.
Но и те и другие были чрезвычайно заинтригованы увиденным. Многие даже лишились сна, ломая голову над тем, что из этого выйдет. Ну а те, кто все-таки спал в ту ночь, видели себя во сне на месте Кейна.
Тем временем в комнате техподдержки, окна которой смотрели на черный зиккурат платформы переноса Кавеи, Артуро Кольберг сыпал бессмысленными приказами, а сам пыхтел и дулся, вспоминая унижение, которое ему пришлось пережить накануне, причем именно в тот миг, когда он готовился праздновать величайшую победу. Думать об этом было нестерпимо, надо было искать выход.
И он найдет этот выход и обязательно им воспользуется.
Это не месть, уверял он себя. Ведь им руководит не уязвленная гордость, не стремление залечить рану, нанесенную его самолюбию. Нет, Кольберг считал себя выше подобных мотивов. Он всегда знал, что личное следует подчинять диктату общественного, и никогда не нарушал этого правила. Унижение, которое он перенес, оскорбление, брошенное ему в лицо, даже угроза, скрытая в нем, – все это можно пережить, на все при желании можно закрыть глаза. Будь это все личными отношениями Майклсона-человека и Кольберга-человека, он бы и глазом не моргнул, ведь он не привык обращать внимание на личное.
