– В квартире напротив двое моих людей. – Тут до нее дошел смысл сказанного, и она округлила глаза. – То есть, наверное, были.
Кейн отрицательно помотал головой:
– С ними все в порядке. Они сами убрались из квартиры, как только ты подняла тревогу. Я их не трогал. Они меня даже не видели.
Фея затаила дыхание.
– Значит, – прошептала она немного погодя, – ты нарочно отпустил ту гномиху, ты знал, что поднимется суета и в этой суете ты проскользнешь, куда нужно…
Его ответная улыбка ничем не отличалась от тех, которые она видела на его лице раньше, но фея уже начала прозревать, какой костер эмоций скрывается под спудом самоконтроля этого человека. Она добавила:
– И ты никого не убил…
– Сегодня нет. Хотя твоей подружке просто повезло: я давно не кидал ножей, вот и промахнулся слегка.
– Ты слишком полагаешься на случай, Кейн.
– Натиск лучше, чем осторожность, – сказал он, и его улыбка вдруг стала странно далекой, – ибо Фортуна – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать[1]. – Судя по его тону, он цитировал чьи-то слова, хотя чьи, Кирендаль не имела понятия.
– О Кейн, – начала она хитро, нутром чуя открывающуюся возможность, – ты со мной, кажется, заигрываешь?
Но он только презрительно фыркнул в ответ:
– Последний вопрос…
– Я знаю, что обо мне болтают, – перебила Кирендаль, глядя на него снизу вверх из-под нереально длинных ресниц, – но я вовсе не лесбиянка. Просто я терпеть не могу, когда в меня суют посторонние предметы; уверена, ты меня сможешь понять. – И она выгнула спину, демонстрируя ему свою раздутую грудь, – кто знает, может, и этого мужлана укротить не сложнее, чем Берна. – Но это не помешает нам с тобой немного позабавиться вместе.
– Ты права, это не помешает. Зато помешает множество других причин. Последний вопрос: награда за мою голову – ты наверняка слышала. В чем меня обвиняют? И как они узнали, что я буду сегодня в городе?
– А вот это тайна. Знаю только, что на улицах кричали об этом вчера, уже на закате. И еще – что ты нужен им живым.
– И это все?
Кирендаль пожала плечами и насмешливо улыбнулась:
– Ну, раз тебе так не терпится, то Граф Берн сейчас здесь, на первом этаже, играет в кости. Сходи к нему да узнай.
– Берн?
Нахальство Кирендаль как ветром сдуло: смертельная ненависть, которая накрыла лицо Кейна как грозная черная туча, ужаснула ее больше, чем все его прошлые угрозы. Казалось, что все воображаемые Кейны, которые плясали и кувыркались в пространстве комнаты вокруг него, со скоростью мысли вернулись в его тело, сделав его столь пугающе настоящим, что оно как будто вспыхнуло изнутри кроваво-красным огнем.
– Берн здесь? Прямо сейчас?
Медленно он поднял обе руки на уровень лица и смотрел, как сжимаются в кулаки его пальцы. В глубине его зрачков плясал красный огонек лампы.
– Что ж, может, и спрошу. Может быть, именно так я и сделаю.
И без малейшего просветления Оболочки, без всякого предупредительного движения он исчез: вышел из комнаты, точнее, выскочил с такой быстротой, на какую не способны простые смертные, – только что был здесь, и вот уже нет, как будто тьма поглотила огонек. Яркий желтый свет мелькнул и погас – это открылась и вновь закрылась дверь, точно опустилось и вновь поднялось веко.
Кирендаль еще долго сидела молча, переводя дыхание и успокоительно поглаживая дрожащую Тап.
– Я его ненавижу, – бормотала та, уткнувшись головой в грудь подружки. – Хоть бы Берн его убил!
