Они смеялись, радовались победе и наверно моей боли. Я открыл заплывшие глаза и увидел свой меч. Попробовал дотянуться до него – за это я получил удар с ноги по лицу. Моя шея чуть не сломалась от этого сильного удара.
Я попробовал дотянуться ещё раз, встав на колени, но получил удар по груди и упал на спину.
Они много говорили. Я их не понимал. Единственное, что понял: они пытались что-то сказать именно мне, но как мне что-нибудь можно было объяснить?
Двое подняли меня с земли, и я увидел свой меч. Несомненно, это мой меч! Форма и блеск, словно месяц луны! Он звал меня! Я слышал голоса. Они были повсюду! Меч звал меня, просил прекратить это осквернение!
Я схватил этот меч и прямым ударом вонзился в одного из воинов. Другие с яростным криком начали колоть меня. Я чувствовал, как холодное копье впивается в меня, словно лев, впивается в добычу, и топоры, которые ломали мне кости, словно рубили дерево.
Я умирал. В одиночестве. Среди врагов, но без страха…
Я так и не смог привыкнуть к грохоту двенадцатифунтового орудия. Каждый выстрел, который издавала пушка, пронзала мое тело насквозь, и я замирал на некоторое время, мое сердце будто останавливалось, и я умирал в своем сознании, но через пару мгновений снова оживал и тащил новый снаряд для следующей артподготовки.
Я начал служить ещё мальчишкой (мне не было и четырнадцати). Был 1699 год. По приказу нашего царя-батюшки! Хотя? Кого я обманываю!
Когда мы собрались всей деревней около дома помещика, наш священнослужитель Нестер зачитал приказ, в котором говорилось в воинской повинности перед государем. Вначале были приглашены добровольно, следом принудительно. Так я и попал – второй волной сбора, так как был из семьи холопов.
Нас отправили в лагерь под Ясенькой – небольшой деревней близ Петрограда. Как только приехали у нас спросили наши имена и фамилии. Большой гурьбой расположили в казармах, места было очень мало, ясам спал на полу, не разрешили даже сено подстелить.
Утром нас разбудили общим подъемом и отправили на площадку (после я узнал, что это называется «плац») и нас построили в несколько рядов. На улице было жарко, стоял июль, и температура была выше тридцати градусов. Все вокруг потели и неприятно пахли, так как нам даже не дали сходить на реку, которая была неподалеку.
Из рядом расположенных казарм вышли шесть человек и построились в ряд на определенные расстояния. После они начали называть каждый фамилии. И тут началась суматоха. Каждый, кто слышал свою фамилию, и имя подходили к нему, он вручал ему листок и показывал куда идти.
Я получил листок и отправился в пятую казарму. Там нас было не много, и я понял, что попал не в пехоту. Я боялся, что попаду на борт корабля. Ведь я не умел плавать! Ещё в детстве я упал в прорубь, но чудом меня вытащил от туда отец и с тех пор я боялся воды. Но после инструктажа нашего старосты я понял, что попал в артиллерию.
Нас обучали ровно два года. Меня долго кидали из стороны в сторону. Вначале я был «подносчиком», после меня повысили до «заряжающего», потом до «наводчика». Но уметь точно стрелять оказалось не по мне, и меня обратно перевели в «заряжающего». Я отправлял по ходу службы весточки своим родителям. Немного рассказывал как тут. Писать меня научил дьяк, как и моих родителей. Но от них я ответа не получал.
Тут было в целом хорошо. Кормили исправно, как в деревне я работал помимо службы – косил траву, убирался в казармах, чистил ботинки офицерам.
