Колдунья прогарцевала мимо Зобатого, едва при этом не задев, тот отступил и чуть снова не шлепнулся.
– Богу сейчас, видно, та-ак скучно.
Она вставила ступню в трещину, маловатую даже для кошки, и, согнув ногу под неимоверным углом, умудрилась каким-то образом всунуть ее туда по самое бедро.
– Так что действуйте, мои герои!
Ишри крутнулась разрезанным напополам червем, на глазах ввинчиваясь в вековую кладку; следом по замшелой стене, струясь, вползал, втягивался плащ.
– У вас на носу сражение или что?
В трещину каким-то образом проскользнула и голова, и руки; напоследок дважды хлопнули перебинтованные ладони. Наружу торчал палец. Доу подошел и, потянувшись, его обломил. Оказалось, это вовсе не палец, а кусок сухой ветки.
– Магия, – выговорил Зобатый. – В ней я не силен.
Жизненный опыт показывал, что от нее больше вреда, чем пользы.
– Я так думаю, у колдунов свои хитрости и все такое, но почему они всегда действуют так, черт возьми, странно?
Доу с чопорным видом отбросил веточку.
– Это война. В ход идет все, от чего есть хоть мало-мальская польза. Про мою чернокожую соратницу никому ни слова, ясно? Могут понять неправильно.
– А что, по-твоему, правильно?
– Да то, что я, драть твою лети, говорю! – рявкнул Доу, и на этот раз гнев его, похоже, был не напускной.
Зобатый поднял открытые ладони.
– Ты вождь.
– Да, черт возьми!
Доу, нахмурясь, уставился на трещину.
– Я вождь, – повторил он, словно убеждая сам себя.
У Зобатого почему-то мелькнула каверзная мысль: не воспринимает ли себя порой Черный Доу кем-то вроде самозванца? И куражливая храбрость его не нуждается ли каждое утро в починке, в штопке? Неприятная мысль.
– Ну что, будем биться?
Взгляд Доу метнулся, и снова прорезалась убийственная улыбка, без примеси сомнения или страха.
– Пора, пора их потоптать да растоптать. Ты слышал, что я говорил Ричи?
– В основном. Он постарается оттеснить их к Осрунгу, а ты идешь прямиком на Героев.
– Пр-рямо на них! – рыкнул Доу, будто одним рыком уже верша свой замысел. – Так поступил бы Тридуба!
– А поступил бы?
Доу на полуслове осекся, махнул рукой.
– Да какая разница? Тридуба вот уж семь зим как в грязи.
– Истинно. Где буду нужен я со своей дюжиной?
– Бок о бок со мной, разумеется, когда я буду рваться на Героев. Ты, небось, ничего на всем свете так не жаждешь, как вырвать холм из лап Союза?
Зобатый тяжело вздохнул. Что-то скажет на это его дюжина?
– Угу. Сплю и вижу.
– Настоящий офицер должен командовать, не спешиваясь, – верно я говорю, Горст? Самое подобающее для штаба место – это седло!
Потрепав по гриве своего великолепного серого жеребца, генерал Челенгорм, не дожидаясь ответа, нагнулся и проорал конопатому посыльному:
– Скажи капитану, чтобы очистил дорогу всеми возможными средствами и способами! Дорогу очистить, проход наладить! И пошевелиться, нерасторопный мой молодец! Поспешить! Маршал Крой желает, чтобы дивизия продвигалась на север!
Он крутнулся в седле и рявкнул:
– Ходу, господа, ходу! На Карлеон, к победе!
Челенгорм, бесспорно, выглядел удальцом. Небывало юный для того, чтобы командовать дивизией, с улыбкой, говорящей о том, что он готов ко всему. Одет с восхитительной невзыскательностью – пыльный мундир пехотинца, в седле держится, как в любимом кресле. Будь он таким же хорошим тактиком, Черный Доу в веригах давно был бы выставлен на обозрение толпы в Адуе. «Но он не тот, а значит, и мы не те».
