Невыносимо тянулись осенние дни, становилось все холодней, старенький плед уже не согревал. Подружки приходили и звали гулять, но она все реже хотела проводить с ними время. После школы, выполнив все домашние задания и прибрав в комнате, она стала чаще сидеть в кухне на табуретке, где раньше сидел Сергей и грел ее кофтой. Иногда ей казалось, что его запах где-то рядом.
– Что с тобой? – как-то спросила мать. – Ты не заболела?
– Нет… – пробурчала Люба и отхлебнула давно остывший чай.
На следующий день она слегла с температурой, к ночи жар усилился, она впала в бред. Ей виделся Сергей, как он идет за ручку с кем-то, потом кого-то обнимает за плечи…
– Сергей, Сергей! Я не могу без тебя! – кричала она.
Мать бегала возле нее с примочками из соды и спирта. Три дня Люба не помнила себя. Потом горячка спала, и она пошла на поправку.
Одним субботним вечером она сидела за столом, переписывала стихи Есенина в тетрадь. В комнату вошла мать:
– Люба, пойди картошки почисть.
Молча дописав строку, она закрыла книгу, заложив тетрадью, и побрела на кухню. Картошины с неровными краями и дырочками на месте глазков булькали, падая в кастрюлю. Она знала, что сегодня кто-то должен прийти к ним в гости и равнодушно выполняла просьбу матери. Локоны ее рыже-русых волос, перехваченных на затылке резинкой, ниспадали на тонкие плечи. Она смотрела на свое отражение в кастрюле с водой – щеки и без того худого лица впали, кожа посерела, глаза утратили блеск, на губах появились трещинки, и лопнувшая кожица не давала покоя, она пыталась ее откусить.
Хлопнула входная дверь, и она услышала его голос! Сергей! Она не ошиблась? Бросив нож и не дочищенную картофелину в кастрюлю, Люба выбежала в коридор. Там стоял он. Точно он! Он снова появился в их доме. У нее подкосились ноги, и она сползла вниз по стене.
– Мама… – простонала Люба, теряя сознание.
Очнулась она на своей кровати. Рядом сидел Сергей. Она знала, что это он принес ее сюда на своих сильных руках. Она приподнялась на локтях, обхватила его за шею и внезапно почувствовала нестерпимое желание поцеловать его. Его нежные пухлые губы обжигали ее лицо, язык, такой чувственный и горячий, проникал все глубже и глубже, она почти задыхалась, но хотела, чтобы это не прекращалось.
В коридоре послышались шаги – мать бежала со стаканом воды для нее.
– Люба, на, попей! Она переболела недавно тяжело очень, ослабла, – как будто оправдывая ее перед Сергеем спутанно произнесла мать. – Полежи, отдохни.
Алексей так и не рассказал теть Маше (как он сам называл мать Любы) о том, что видел. Случая удобного не подобралось, а сказать в лоб он просто не мог.
Мысли об этой девчонке посещали его все чаще. Вечерами, лежа в односпальной кровати, он представлял, как трогает ее острые коленки, поднимается выше и выше и чувствует тепло горячего лона, прижимается к животу лицом и двумя руками обхватывает бедра. Запах юного тела сразу всплывал в его фантазиях, и он рисовал в своем сознании соблазнительные сексуальные сцены. В институте среди однокурсниц было много созревших девушек, но ни одна из них не вызывала в нем такого трепета и интереса. Эта нимфетка кружила ему голову одним своим присутствием. Однажды Люба забыла запереть дверь в ванную, и он случайно вошел. От увиденного он остолбенел и не сразу смог закрыть дверь.
– Отвернись! – взвизгнула Люба.
Алексей прикрыл глаза рукой, развернулся и пошел прочь. Ее обнаженные упругие груди, плоский впалый живот и лоно, еще едва прикрытое пушком. «О, боги!» – он запечатлел этот образ в сознании навсегда. Она невыносимо хороша, хоть и еще совсем юна, тело худощавое, но так гармонично сложенное… Мягкий овал бедра, осиная талия, хрупкие ключицы – все в ней было идеально!
