Эти истории навевают грусть. Я расскажу кое что иное, что ранит меня чуточку меньше.
Я был тогда уже знаком с Анатолием и мы бродили по городу после заката, заливались смехом и пили вино из бутылки, спрятав ее в бумажный пакет. Мы говорили о старости и рассуждали как будем умирать. Я изъявил желание отдать Богу душу в кожаном кресле, с сигарой во рту и бокалом вина в руке. Анатолий после продолжительной паузы отметил что хотел бы уехать на Афон и постричься в монахи, а умирать в келье с молитвой. Улыбка с моих губ слетела тут же и я заглянул в глаза друга и понял, что он говорит это всерьез и вот-вот заплачет. Тут же бросив бутылку в мусорный контейнер я завел его во двор жилого дома и посадил на лавку у подъезда.
– Я аристократ, – вымирающий вид знати. – говорил Анатолий, впервые откровенно. – Мой род уходит далеко и глубоко. Мои предки дворяне, что имели тесную связь с царской семьей. Намного раньше Николая второго. Мне за двадцать теперь. Я имею все, о чем ты мечтаешь. Я образован, богат и красив. Только вечерами, когда я один в своей спальне я обращаюсь к Богу и знаю что он слышит меня. Мне стыдно перед ним за мою жизнь, но я привык к ней и ничего не меняю. Я хочу чтобы Бог слышал меня не только при луне, но всякую минуту моей жизни. Я должен отречься от мира. Я должен посвятить свою жизнь молитве и труду. Но имея такую родословную и такой счет в банке слишком сложно осуществить эту мечту.
– Не боишься что решишь сбежать оттуда, поняв что это не твое и все что теперь имеешь тебе окажется дороже черной рясы и восковой свечи? – спросил я, опустив голову. Я знал, что сморозил глупость и пожалел о сказанном, но ждал ответа, чтобы убедиться в своей неправоте.
– Именно этого я и боюсь. Именно поэтому пью вино, именно поэтому играю в русскую рулетку с кокаином, именно поэтому учу плохому тебя, мой юный друг. Именно поэтому я все еще здесь а постриг в монахи всего лишь мечта.
Я закурил, обернулся на друга и увидел как теперь он опустил голову и глядел в землю.
После, той же ночью мы снова играли в покер, бранились и пили вина вдвое больше, чем то что выбросили в контейнер.
К чему я это рассказал? Да к тому, что теперь мне почти сорок, я стар и болен, а мой друг так и не поехал на афон. Он даже не заходил в церковь, боясь строгого взора с икон. Он молился темному небу вечерами, а днем делал то, чего стыдился.
Наши мечты не сбылись.
И так бывает слишком часто, почти всегда. Жизнь на своем исходе оборачивается так, как ты уж точно не ожидал, и губя минутным импульсом свое будущее рискуешь умереть с позором, не дотронувшись того света, который манил тебя всегда.
Я начал о семье и отце, закончил о себе и смерти.
Со мной такое случается часто. Но мне легче говорить о собственной смерти, чем о детстве и родителях, дыхание которых прервалось на мою беду.
Часть 1. Глава 5.
Спустя год свободы и кутежа, после моего восемнадцатого дня рождения я получил повестку от военкомата. Я не то что не бегал от этой участи, но ждал ее. Я был погружен в бесконечную вереницу развлечений и греха, и получив белый, слегка помятый лист от мужчины в форме воспринял это как спасение и тут же, следующим днем явился на медкомиссию.
Уже вовсю разыгралась чеченская война. Я пришел в военкомат и ждал своей очереди, слушая беседы юных парней об этом событии. Кто-то боялся смерти и крови, кто-то желал геройства и отваги и мечтал попасть в горячие точки. Я испытывал и первое и второе, молчал и ждал. Когда же подошла моя очередь и я прошел по кабинетам, в последнем был кардиолог, и он проверял сердце. Увы, я оказался слаб и болен. Не годен. Сердце мое, которое никогда меня в жизни не беспокоило оказалось слишком слабым для службы.
