– Я еще многое способен вспомнить и даже… припомнить, – намекнул Канарис исключительно по своей шпионской привычке.
– Потому что все еще чувствуете себя на плаву и при власти, адмирал?
– А кто меня может «списать на берег»? – оживленно и беззаботно отреагировал Канарис, не уловив всей подноготной этого неожиданного и крайне некорректного вопроса, который разрушал ауру задушевности их встречи.
– Многие… – почти не задумываясь прохрипел Брефт. – Не все могут, не всем дано дотянуться до вас, «всесильного шефа абвера», однако стремятся многие.
– Стоп-стоп, сбавь обороты винта, – только теперь насторожился Вильгельм Канарис. – Что-то я не пойму, о чем это ты, старина?
– О том, что слишком многие поспешили списать вас на этот самый берег, адмирал, – не стал деликатничать Брефт – уже хотя бы потому, что так и не научился этому способу общения. – Торопятся, ясное дело.
– Хорошо, что ты понимаешь это, Франк-Субмарина.
– Представьте себе, понимаю. Потому что время от времени поднимаю перископ и сурово осматриваю акваторию жизни. Но почему торопятся, вместо того чтобы опасаться? Как опасались раньше. Как-никак шеф абвера! Признаюсь, что и сам пытался избегать вас, как королевская шхуна – подводной лодки.
– Что ты несешь, Франк-Субмарина?!
Эта кличка – Франк-Субмарина – пристала к Брефту еще в те времена, когда они вместе служили на крейсере «Дрезден», – за его пронырливость, настойчивое желание перейти на подводный флот и любимую поговорку: «Главное – вовремя поднять перископ и сурово осмотреть акваторию жизни». Да, крейсер «Дрезден»… Трудно сказать, какие воспоминания о службе на этом судне остались у тогдашнего фенриха[18] Франка Брефта, выпускника того же Кильского морского училища, которое на несколько лет раньше окончил он сам, тогда уже обер-лейтенант Канарис, но адмирал вспоминал о ней, как о почти немыслимой военно-авантюрной истории.
– Я и сам почувствовал, что разоткровенничались мы с вами, как два отставных боцмана в портовом трактире после третьей порции рома, сидя с девицами на коленях.
Брефт был неописуемым бабником – может, еще более изощренным и закоренелым, нежели сам Канарис. И вряд ли женился. Собственно, что значит «вряд ли»? Конечно же, не женился. Досье Брефта лежало в сейфе адмирала, и Канарис знал его почти назубок. Однако же не о том он думает сейчас. Слишком странным показался Канарису этот неожиданный звонок, этот прищур прошлого.
– Так вы сможете принять меня, адмирал?
– Что-то случилось, у тебя неприятности? И вообще, откуда ты появился?
– Два часа назад сошел с самолета, приземлившегося неподалеку от Берлина. У меня нет времени напрашиваться к вам на прием… – и Канарис обратил внимание, что голос его стал непозволительно резким.
– Вряд ли я теперь способен помочь тебе в чем-либо. Но если настаиваешь, завтра в двенадцать тридцать…
– Вы не поняли меня, адмирал. Время придется найти сейчас. Иначе нам лучше разойтись прямо на рейде. Я – в каких-нибудь пяти километрах от вашей баржи. Причем не с пустыми трюмами. Есть кое-что важное для вас.
– Но меня уже давно отстранили от руководства абвером и вообще от каких-либо полезных дел.
– Вас понизили, знаю. Тем не менее вы все еще возглавляете экономическую разведку и контрразведку.
– Тебе, оказывается, многое известно…
– Время от времени я очищаю днище от ракушек, поднимаю перископ и осматриваю ближайшую акваторию. Чтобы знать, что там, в зоне всплытия.
