Гид по чаю и завтрашнему дню - страница 8

Мой взгляд останавливается на алтаре памятных вещей: рамках с фотографиями, белой футболке и пируэтах вышитой синими нитками «Л».

Los recuerdos обладают уникальной силой. Силой любви, истории и наследия. Они окликают меня громче, чем музыка, на языке, на котором меня вырастили. Abuela никогда не позволила бы мне вот так бездельничать – большую часть суток проваляться в постели. Она бы как минимум заставила меня подняться и распаковать чемоданы.

Как только я откидываю одеяло, меня встречает волна электронной техно-поп-музыки. Что ж, неужели сама вселенная говорит через Гордона Уолласа, что моя спячка официально подошла к концу? Так или иначе – нет. Я не вынесу этот грохот целое лето. Едва я дохожу до двери, музыка резко прекращается, как и до этого. Я жду, когда этот ужас возобновится, но этого не происходит.

– Хм-м-м, – говорю я себе и смотрю на чемоданы.

Десять минут спустя, разложив обувь и одежду по комоду и шкафу, я открываю второй чемодан. Сверху лежат выпрямитель для волос и косметичка. Под халатом я нахожу квадратный листок с почерком сестры.

Hermana, не злись, но я тебя знаю.

Люблю и уже сильно скучаю.

– П.

«Не злись»? Самый верный способ разозлить меня – попросить не злиться, так что я настороженно вынимаю толстый сверток. Первое, что я достаю из коричневого бумажного пакета, – черный свитер из искусственной шерсти.

Я не паковала ни одного свитера.

Дальше – больше.

Еще один такой же свитер, только серого цвета. Короткий черный водонепроницаемый плащ. Две ветровки. Пара темных зауженных джинсов. Две футболки с длинным рукавом: одна синяя с белыми полосками, вторая темно-синяя. Наконец, огромный серый шарф с абстрактным узором из черных гепардов.

Теперь я настороженно отношусь ко всему содержимому чемодана. Я перерываю все в поисках новых улик вмешательства и нахожу пару черных ботильонов, которые Пилар купила прошлой осенью в Нью-Йорке. Я хочу обнять ее. Хочу бросить один из ботильонов в ее круглую кубинскую задницу. Я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому решаю нарушить сестринское молчание и тянусь за телефоном.

Экран загорается; я вижу четыре сообщения на голосовой почте и шестнадцать текстовых от мами. От Пилар ничего.

– Ты знала, Пили! – говорю я, когда овальное лицо сестры заполняет экран FaceTime. Она сидит в черном папином кресле в кабинете пекарни.

– Что ж, и тебе привет, – отвечает Пилар. – Два дня от тебя ни слуху, ни духу, и вот как ты меня теперь приветствуешь?

– Я написала тебе и мами, когда приземлилась. – Я машу черным свитером перед телефоном. – Ты знала.

– Что? Что тебе не понравится?

Я фыркаю.

– И, – продолжает она, – что когда я проверю твой чемодан, то найду только las camisas pequeñas[26] и летние платья? Конечно, я знала. И я оказалась права. Лето в Англии не такое, как у нас. Мами сказала тебе, что взять с собой, Кейт сказала, и я тоже…

– Я буду носить то, что захочу.

Пили тяжело вздыхает; я практически чувствую ее горячее дыхание.

– Винчестер – это тебе не Майами.

Я бросаюсь в нее кинжалами через FaceTime.

– Лайла, думаешь, я не знаю? Мне без тебя плохо, но это единственный правильный способ.

– Я. Бы. Справилась. Сама, – процеживаю я сквозь стиснутые зубы.

– Справилась бы? Ты исчезла, а папи увидел твою машину на стоянке и подумал… что бы подумала ты, увидев это? И когда я наконец нашла тебя… на кого ты была похожа? Dios, Лайла, не так справляются с проблемами.