Я устала ползти. Раны под бинтами ныли. Любое касание приносило боль. Я уселась под деревом. Вот так и умру здесь. Одна в темном лесу. Захотелось плакать. Чувствовала себя обессиленной и одинокой. Мать всегда говорила, что сны – это игра воображения. Психологи повторяли то же. Но что мне делать, если, находясь здесь, я чувствую все таким реальным?!
– Сумасшедшая, – подытожила я размышления.
Раз я не могу доползти до безопасного места, то пусть меня убьют уже наконец. И будь что будет. Все говорили, что умирать во сне хоть и страшно, но проходит это без последствий. Я никогда не умирала во сне. Было страшно из-за увечий в реальности. Но раз все вокруг твердили, что на самом деле раны я наношу себе в реальности, то так и должно быть. Не могут же все ошибаться? Шизофреники же верят в свои галлюцинации. Люди с манией величия в свое особое происхождение и миссию. Параноики в преследователей. Так с чего я взяла, что могу судить, где реальность?!
Голова шла кругом. Я хотела поджать ноги, чтобы хоть немного согреться. Пожалела, как только двинулась. Ожоги под бинтами заныли. И я заныла. А что еще делать-то? Плана лучше у меня нет. В настоящей жизни начни я реветь, пришлось бы объяснять причины. Но объяснить их не получилось бы. Ведь там я не помнила всего. Только здесьпазл складывался: я знала, откуда появлялись раны. Жизнь во сне такая понятная. Ровно до момента пробуждения.
Если бы во сне было больше логики, то я уверовала бы, что этот мир настоящий, а не тот. И тогда… Я не представляла, как это было бы ужасно. Получилось бы, что настоящее отвратительно. А вот мир, где у меня есть брат, – благополучный сон.
Я отгоняла эти мысли. Ну нет. Феликс существовал. А если нет, то не надо мне никаких реальностей. Мрачное настроение разрушил свист. Я напугалась, а потом поняла, что это тот же напев, которым меня когда-то приманили к реке. Я никогда не пробовала свистеть, но вдруг ощутила острое желание научиться. Не кричать же. Хотя и звуками, которые я производила в попытках свистеть, можно было привлечь опасность.
Когда я ответила достаточно громко, чужая песня затихла. В лесу повисла тишина. Ни шороха. Я пожалела об изданных звуках моментально. В случае неудачи я не убегу. Какая же дура. Страх находиться в одиночестве настолько въелся в меня, что я действовала, не задумываясь о последствиях. Раньше просто некого было звать.
Я прикрыла глаза. Точно умру сегодня. Поделом мне. За тупость, нытье и трусость.
Ужасно замерзла. А холодная земля, как назло, ассоциировалась с могилой, которую совсем недавно удалось увидеть. Психолог говорила о чем-то подобном. Что сны – игра подсознания. Я задумалась, не навеян ли этот сон недавними похоронами.
Вблизи раздался шорох. Я в ужасе распахнула глаза. Рядом с моим носом был чужой. От неожиданности отклонилась. Затылком стукнулась о дерево. Ойкнула.
Острозубик перестал улыбаться и присел на корточки у моих ног. Те ему не нравились, судя по тому, как он хмурился.
Я терла шишку на затылке в надежде, что это уменьшит ее. Но она росла. Однако даже синяк не убавлял радости, что я теперь не одна. Еще бы этот кто-то не тыкал пальцем в мои раны!
Я треснула его по руке. Острозубик отскочил. Видимо, тоже не ожидал от меня подобной реакции. Я опомнилась и промямлила:
– Больно же.
Он не ответил, пару секунд молча смотрел, затем подполз. Наверное решил, что опасность в виде физической расправы миновала. От его испуга я растеряла всю воинственность. Уже решила, что все наладилось, как парень наклонился к бинтам. Еще ноги мне не нюхали. Я тяжело вздохнула, злилась на свою наивность, что передо мной человек. Его действия кричали об обратном. Я не покраснела, начала привыкать.
