Вызвал к себе двух Витьков – Вепринцева и своего, партизанского, – Климовича.
– Ребята, становитесь на лыжи и срочно к Сафьянову. Немцы идут.
– Да на лыжах сейчас не пройти – по пуду снега налипнет на каждую лыжину.
– Вот он-то прошел. – Меняйлик показал на связного, от которого, как от прохудившегося паровозного котла, поднималось белесое влажное облако. – И ты пройдешь.
– Я один сбегаю на базу, – неожиданно предложил Вепринцев. Говорил он немного и производил впечатление серьезного паренька, Меняйлик это уже отметил. – Я хорошо бегаю на лыжах.
Меняйлик на мгновение задумался: если детдомовец сумеет добежать до базы один – будет очень хорошо, Климович понадобится здесь, очень даже понадобится: ведь каждая пара рук и каждая пара глаз через полчаса будут весить тут больше, чем золото, поэтому разрешающе махнул рукой:
– Давай! – повернулся к Климовичу, который был доволен тем, что задание отменили, не надо кувыркаться в тяжелом сыром снегу и выплевывать из себя дыхание чуть ли не с кусками легких, стараясь побыстрее добраться до отряда.
Словно бы чувствуя, что немцы вот-вот нагрянут на лесной аэродром, захотят понять, что тут происходит, почему сюда каждый день прилетает самолет, считавшийся у фрицев связным (а вдруг русские готовят какой-нибудь сюрприз, а?), Меняйлик заминировал подходы к лесному аэродрому, хотя мин стояло все-таки мало, а на накатанной, со вспухшим ледяным следом дороге зарыл неразорвавшуюся немецкую бомбу, искусно замаскировал ее.
Это было хорошо, поскольку всякую пушку немцы могли подтащить только по этому, с трудом проложенному среди плотно стоявших деревьев, летом совсем неприметному пути.
Если фрицы пойдут по нему, то Меняйлик подорвет их, – под снегом был проложен провод, который оставалось лишь замкнуть, – маленький шустрый Меняйлик был докой не только по части разведки, но и взрывных работ тоже. Ему до всего было дело.
Вепринцев достал где-то кусок трофейного парафина, – валялся без дела, был взят у немцев из саней, быстрехонько, оглядываясь – вдруг немцы появятся на взлетной полосе? – натер лыжи, их рабочую, скользящую часть, и шустро покатил в сторону партизанской базы. Меняйлик проводил его одобрительным взглядом.
– Вот так, Витек, поступают настоящие пионеры, – сказал он Климовичу.
– Я уже не пионер, а комсомолец, – пробурчал тот в ответ, замечание командира задело его, – недавно приняли.
Где-то вдали, невидимые за деревьями, затрещали сороки. Меняйлик прислушался к их надоедливому треску, проговорил голосом, в который натекли жесткие нотки:
– Немцы скоро будут здесь. По местам!
Витька Вепринцев в родном детдоме дважды становился чемпионом, в разные годы – на дистанции в три километра, и один раз во взрослой пятикилометровой гонке, и случалось, выкладывался на снегу до предела, но никогда он не выкладывался до полного опустошения, основательно, как в этот раз.
Он понимал, что чем раньше доберется до Сафьяныча, тем целее будет аэродромная охрана, ведь неведомо еще, что именно, какое оружие волокут с собою немцы, неизвестно также, сколько их? Ведь они такие умелые и «вумные», что могут накатывать волнами, валами, тактику применяют разную.
Когда до базы оставалось всего-ничего, километра полтора, Витька Вепринцев влетел правой лыжей под изогнувшийся осминожьим щупальцем березовый корень, присыпанный снежной крошкой и оттого совсем незаметный. Заметил Витька щупальце, когда уже носом ткнулся в снег.
