– Рассказывай, – потребовал Крис, и Скачок, давясь слезами, стал рассказывать.
С Сергеем Коростылёвым они были друзья с детства, вместе лазали по чердакам и подвалам, вместе когда-то попробовали портвейн и сигареты. Уже в средних классах Серёга рисовал лучше всех – и тогда же появились в нём первые признаки безумия. И то, и другое прогрессировало со страшной силой… Скачков же, пойдя сперва по комсомольской линии, а потом естественным образом перетекши в большую коммерцию, продолжал присматривать за другом – и по простой душевной склонности, и из корысти (картины Коростылёва дорожали просто-таки катастрофически), и – полагая не без оснований, что за деяние сие на Страшном Суде часть грехов ему спишут. И вот теперь – Серёга погиб страшной смертью. Какие-то нелюди затащили его в выселенный дом в Истре, раздели, подвесили за ноги и ножом просто исполосовали. Серёга истёк кровью. Как сообщили Скачку знакомые менты, такого рода убийства по Москве и области случаются где-то раз в два-три месяца в течение уже лет пяти, если не больше, но резонанса не имеют, так как погибают в основном бичи и беженцы, и ещё ни разу напасть на след убийц не удалось. Дела эти на ментовском жаргоне назывались «висяк в квадрате». Предполагали, что это справляют обряды какие-то доморощенные сатанисты…
– Крис, ты пойми, я не прокурор, мне доказательства не нужны. Ты мне их только найди, гадов этих, сатанюг долбанных, ты мне на них только пальцем укажи… Ты же в эти секты входишь, как на танке! Они же боятся тебя все! Ты же про них всё знаешь! Денег не жалей, понял? Я за Серёгу… я им потом сам глотки перегрызу. Менты, может, найдут кого для отмазки, чтобы народ не шумел, – а мне нужны настоящие. А если менты и настоящих поднимут – то сделай так, чтобы ты нашёл раньше! Понял, Крис? Скажи, понял?
– Понял. Но ты же знаешь, что нам по уголовке работать запрещено?
– А что в этой стране вообще разрешено? Ты тут сам запрещён. И я тут запрещён. И Серёгу вот запретили…
Короче, мы взялись за это дело.
Работа была в разгаре. Крис курил, лёжа на козетке, и ловил носом выпущенный изо рта дым. Я прикладывался к пузатой бутылочке «Хенесси».
– Кристофор Мартович, не забудьте: на четырнадцать часов запланирована встреча с товарищем Коломийцем, – оторвавшись от монитора, сказала старуха Хасановна, которую мы иногда между собой называли Халхинголовной. – По поводу приёма нового сотрудника.
– Секретарши, что ли? – рассеянно сказал Крис. – Так у нас уже есть секретарша.
– Было сказано: «оперативного сотрудника»…
– Забавно, – откликнулся Крис. – Иван, ты никого не заказывал?
– Не помню, – сказал я. – Вроде бы был какой-то разговор…
– Был телефонный разговор с товарищем Коломийцем о выделении вам постоянного сотрудника. Он состоялся вчера в девятнадцать сорок пять.
Железная леди Хасановна – Дора Хасановна Шварц – происходила из небольшого прайда самаркандских немцев. Было ей восемьдесят лет, и за свою жизнь – пока не осела за столом нашего «розыскного бюро «Аргус»» – она возглавляла Первые отделы по крайней мере в десятке самых секретных советских «ящиков». С последним местом работы ей немного не повезло: это была какая-то хитрая сейсмологическая лаборатория в Ленинабаде. Как и множество подобных ей, Хасановна в одночасье осталась без жилья, без пенсии и без родни. Пару месяцев она скиталась по немилостивой Москве и к нам зашла лишь для того, чтобы попросить корочку хлеба. Как раз перед этим у нас кончились секретарши – их прошло много через приёмную, все они были молоды, красивы, владели языками и что-то слышали о компьютерах, – но ни одна не могла сдержать своих матримониальных позывов. Даже замужние, что вообще поразительно. Всем им хотелось окружать нас уютом, разводить растительность на наших окнах, развешивать занавески, кормить нас вкусной и обильной пиццей из ближайшего ресторана…
