Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944 - страница 38

Иногда я в мыслях обращался к отцу Гиммлера, когда клика Розенберга проповедовала свои идеи крестового похода против России. Когда-то отец Гиммлера предпринял замечательное путешествие на санях через Россию аж до Новой Земли, и его никогда не покидали впечатления от этих обширных пространств. В школе он часто чертил на доске карту и отмечал невозможность завоевания России с запада. «Россия – это открытый треугольник, – говаривал он. – Всякий, кто вступит в нее с запада, сможет захватить лишь еще большие снежные просторы, и его постигнет судьба Наполеона». Я помнил его аргументы и рисунки с абсолютной четкостью и иногда цитировал их, пытаясь опровергнуть Розенберга и компанию. Но друзья его сына считали, что знают больше!

В качестве легкого отдыха от этой постоянной атмосферы восстания Гитлер часто ходил в кино по вечерам – некая форма релаксации, которая оставалась в пользовании вплоть до тех лет, как он стал рейхсканцлером. Я на самом деле помню, как он откладывал серьезные совещания ради того, чтобы посмотреть какой-то фильм. Одним из имевших в то время величайший успех фильмов был «Фредерик Рекс», вышедший в двух частях, а Отто Гебюр играл там роль Фридриха Великого. Я уже видел его первую часть в предшествовавшем году в Гармише вместе с Рудольфом Коммером, а вторая часть была на экранах в течение нескольких недель весной 1923 года в кинотеатре «Зендлингерторплац». Мы с женой повели Гитлера на нее. Он был под огромным впечатлением от фильма, но что для него типично – сцена, которая ему больше всего понравилась, это та, где старый король, которого играл Альфред Штайнрюк, угрожал отрубить голову наследному принцу. «Это самая лучшая часть фильма! – разразился тирадой Гитлер, когда мы выходили из кинотеатра. – Какой классический пример дисциплины, когда отец готов осудить своего сына на смерть! Великие дела требуют суровых мер!» Потом мы перешли к теме движения сопротивления в Руре во время французской оккупации, и я провел историческую параллель к русскому сопротивлению Наполеону. И вдруг Гитлер заорал: «Ганфштенгль, я вам заявляю, что только тактика партизанской войны может быть эффективной! Если бы русские проявили какие-либо сомнения, колебания в 1812 году, Наполеон никогда не потерпел бы поражение, а Ростопчину никогда бы не хватило мужества поджечь Москву. Какое имеет значение, если пару десятков наших городов в Рейнланде охватит пламя? Сто тысяч мертвых не значили бы ничего, если бы было обеспечено будущее Германии!» Я был потрясен – мы шли по улице и как раз проходили мимо памятника Шиллеру. Мне оставалось лишь пожать плечами и сказать, что Ростопчин дал Германии плохой пример, поскольку мы лишены самого важного стратегического элемента – бесконечных просторов России. Было еще слишком рано, чтобы предвидеть, что эта пироманиакальная черта характера Гитлера доведет его до нигилистической готовности видеть всю Германию превращенной в пыль и пепел.

Я был не одинок в своих тревогах по поводу этих внезапных вспышек Гитлера. Дитрих Экарт был так же обеспокоен, как и я, и был в отчаянии от того влияния, которое оказывал на него Розенберг. Экарт всегда был одним из моих любимцев – этакий большой человек-медведь со сверкающими глазами и подлинным чувством юмора. Но однажды, когда я зашел к нему в «Беобахтер», я застал его буквально в слезах. «Ганфштенгль! – простонал он. – Если б я только знал, что делаю, когда ввел Розенберга в партию, а потом позволил ему взять в свои руки работу редактора с его бешеным антибольшевизмом и антисемитизмом. Он не знает Германии, и у меня есть очень сильное подозрение, что он не знает и России. И потом это его имя на первой странице! Он нас сделает посмешищем, если все будет продолжаться в подобном роде». Мне припомнилось замечание Рудольфа Коммера об антисемитской программе, руководимой еврейскими и полуеврейскими фанатиками, – Розенберг внешне был явный еврей, хотя он первым бы бурно протестовал, если б кто-нибудь подверг сомнению его родословную. И все-таки почти каждое утро я видел его сидящим в захудалом кафе на углу Бриннерштрассе и Аугустенштрассе в компании какого-то венгерского еврея по имени Холоши, являвшегося одним из его главных помощников. Этот человек называл себя в Германии голландцем и был еще одним представителем пресловутых еврейских антисемитов. В последующие годы Розенберг стал близким другом Штеффи Бернхард – дочери издателя «Воссише цайтунг», но это не мешало ему фабриковать бесконечно аргументы и вести пропаганду, с помощью которой нацисты потом стремились оправдать свои самые худшие злоупотребления властью. Я подозревал, что арийское прошлое многих других вроде Штрассера и Штрейхера выглядело еврейским, как и более поздних личностей типа Лея. Франк и даже Геббельс имели бы трудности при доказательстве безупречности своей генеалогии.