Глас бесптичья - страница 17

– Дорогие гости, друзья… – из-за волнения заговорив торопливо и с арпсохорским акцентом, начал Арвид, – спасибо вам, за то, что почтили нас своим присутствием. Я и моя дочь искренне благодарны, но, к сожалению, Елена сейчас не очень хорошо себя чувствует. Посмотрите, как побледнела, бедняжка. Ничего, волнение такая вещь… Я полагаю, ей лучше отдохнуть и прийти в себя, чтобы не случилось ничего серьёзного.

Арвид стыдливо улыбнулся. В ответ из зала послышались слова поддержки и сочувствия, однако на лицах многих гостей мелькнуло насмешливое выражение. Хозяин дома заметил это и похолодел – его репутации был нанесён ущерб. Елена удалилась, и празднующие, поняв, что вечер завершён, начали расходиться.

Через час, проводив в вестибюле последнего гостя, Арвид вернулся на второй этаж. Бесцельно пройдясь по залу, мужчина взглянул на ослабевающий каминный огонь, приблизился и без сил рухнул в кресло. Минутой позже рядом раздался кашель, и Хауссвольф понял, что подле него стоит старик-эовин.

– Вот что творится… – сказал хозяин дома. – Я хочу, чтобы ты проследил за тем, чтобы этот…

– Не пролезет, – не дожидаясь завершения просьбы, заверил старик.

Когда он ушёл, Хауссвольф подошёл к окну и ладонью протёр небольшой участок запотевшего стекла. Там, на улице, в холодной осенней ночи гудели двигатели автомобилей. Свет от их пучеглазых фар, пронзал пространство жёлтыми полосами, отчего-то внушая мужчине тревогу. Арвид подумал, что в автомобильных салонах теперь расположились гости, совсем недавно находившиеся в особняке. Там они не сдерживаются и говорят то, что думают. Одна мысль об этом пугала Хауссвольфа. Наконец, насмотревшись, он почесал переносицу, вздохнул и зашагал по направлению к лестнице.

Елена не спала всю ночь. Страшные мысли об одиночестве обуревали её, не давали забыться, не позволяли отдохнуть. Сердце тяжело билось в груди, и глаза девушки снова и снова увлажнялись слезами. Несколько раз за ночь Елена вставала и торопливо прохаживалась по комнате. Будто одержимая какой-то мыслью, она приближалась к туалетному столику, смотрела в зеркало, словно пытаясь разглядеть собственное отражение, потом шла к письменному столу, брала перьевую ручку, что-то черкала на шершавой бумаге, сминала листок и снова плакала. Проделав этот странный ритуал несколько раз, Елена утомилась, упала на кровать и, наконец, заснула.

Следующее утро, как и ночь, не принесло ничего хорошего. Помимо гнетущих воспоминаний о собственном испорченном празднике, сцене в зимнем саду и извинениях перед гостями, Елене пришлось вынести тяжёлый разговор с Арвидом. Мужчина никогда не отличался пониманием и теперь, несмотря на искреннюю любовь к дочери, желал преподать Елене урок. Он явился в девятом часу, постучал в дверь и вошёл. Его лицо, казалось, не выражало ничего определённого, однако, девушка заметила, что в морщинах, собравшихся на лбу и щеках, притаился скрытый гнев. Решив вести себя как можно спокойнее, дочь поздоровалась, обняла и поцеловала отца, но мужчину это не тронуло.

– Сядь, – строго сказал Арвид, и Елене пришлось повиноваться. Страх раскалённым металлом заструился по жилам.

– Что же ты делаешь? – патетически начал Хауссвольф. Он расположился на краю кровати, взявшись рукой за деревянное основание балдахина. Девушка села на стул и повернулась к окну, боясь смотреть на разгневанного отца. Теперь её взгляд цеплялся за голубые шторы, иногда уносился далеко за пределы дома и двора, касался соседних зданий, редких деревьев, чахлых и жалких, умирающих в смоге столицы. Небо сегодня было светло-серым, и осень, уже лишившись своего ещё наполовину летнего очарования, предстала перед девушкой холодной мешаниной листьев, слякоти и грязи. Елена поёжилась. Обернувшись, она заметила на столе несколько бумаг, которые исчертила ночью. На них проглядывались попытки что-то нарисовать, ни то Евгения, ни то себя. Так или иначе, наброски отражали хаос, бушевавший вчера в девичьей душе и бушующий там до сих пор.