Второй экзамен тоже был по специальности – я забыла сообщить, что поступала я на факультет теории и истории искусства, то бишь собиралась быть искусствоведом (то есть, не собиралась, так как была уверена, что не поступлю…). Экзамен у меня принимала старушка Чубова – мировая знаменитость, заведовавшая каким-то там отделом в Эрмитаже, академик! – я этого тогда не знала, но видела, как абитуриенты выскакивали от нее красные, потные и с двойками. Старушка поимела меня по полной программе: полчаса она пыталась меня подловить на незнании шедевров русского искусства, кидала мне фотки одну за другой, наконец, закрыв одну из фотографий, оставила только кончик туфельки и ехидно спросила: «А это кто?». Господи, я и это знала, правда, чисто случайно – у меня валялась книжка, на обложке которой красовались эти девушки-смольнянки, и их ножки в туфельках машинально застряли в моей памяти. Когда я ей ответила, старуха была поражена и что-то черкнула в моей абитуриентской книжке. «Ну, все. Двойка, " – подумала я, но раскрыв ее уже за дверью, увидела, что это, наоборот, пятерка.
А дальше все покатилось как по маслу. К сочинению нас осталось человек 50, и только двое из нас – я да блатная Катя Лукина – получили пятерки. Еще два экзамена (литературу устно и историю) я, естественно, тоже сдала на пятерки, как ни силились принимающие экзамен педагоги меня срезать, но им это не удалось – было бы странно, если бы я, много лет проведя с книжками, то есть, буквально, ела, спала и жила с классиками и не только, чего-то бы не знала по несчастной школьной программе… Вот так я поступила в Академию, и университет, мечта моей бабушки, накрылся медным тазиком, ибо я сочла нецелесообразным забирать документы и снова сдавать экзамены. Потом, уже на первом курсе, одна женщина-педагог сказала мне в разговоре: «Ну вы же блатная…», и, когда я пыталась возразить, что это абсолютно не так, она заявила: «А тут не блатных не бывает». Видимо, такова была система приема в советские престижные вузы (не знаю, изменилось ли что-либо сейчас – что-то сильно в этом сомневаюсь…).
Глава 3
Как я уже писала, в Петербурге (тогда Ленинграде) я попала в дом профессора Голубовской. У нее была племянница, Бэлочка, муж которой, Юра, очень любил Надежду Иосифовну и навещал ее. Он был старше меня лет на двадцать, блокадный ребенок, и вообще какой-то очень потрепанный жизнью. В 40 лет он выглядел на шестьдесят – седой, лысый, маленький хрупкий еврей. Но его глаза… это были глаза Иисуса Христа, они горели на его лице, я никогда не видела таких пронзительных глаз – с него можно было писать икону.
Теперь я, пожилая, сама сильно потрепанная жизнью тетка, не могу понять, почему я так намертво влюбилась в этого человека. Он был никакой – никто и звать никак. Есть такие люди – они говорят, говорят, много говорят – и все ни о чем (этим грешили, по крайней мере, два политических деятеля: Горбачев и ныне начисто забытый Бурбулис). И Юра был из их числа. Но мне все это было не важно. Я была молодой – и первый попавшийся нетипичный мужик произвел на меня неизгладимое впечатление. Меня перестала интересовать вся остальная жизнь – свет сошелся клином на Юре. Я бросила институт. Я забыла все на свете. Я сошла с ума – я любила (или мне так казалось – что одно и то же). Правда, все это тянулось довольно долго, даже не один год. Сначала (года три) продолжались нескончаемые разговоры – ни о чем. Теперь я уже не помню – кажется, он жаловался на то, что его никто не понимает, женщины (его две жены) якобы тоже никогда не понимали и не любили его, на первой его женил отец, на второй он женился по ошибке… Я, при всей моей склонности к «романтизму», первый раз в жизни захотела реально принадлежать любимому мужчине. (Вообще, в молодости я была ужасная дура и считала всяческие физические проявления в человеке чем-то унижающим и грязным. Мне казалось, что человек должен стремиться только к духовному и высокому, а все остальное не имеет права на существование – вот такая чушь царила тогда в моей башке, я же была очень много читающим ребенком, причем всяких там Золя и Мопассанов я начисто отвергала.) Но время шло, а Юра был до того нетипичен, что не собирался «поиметь» молодую девку, которая, как говорят у нас в народе, сама вешалась ему на шею. Когда я поняла, что он не будет моим, я отстала от него. Я до сих пор не пускаюсь в безнадежные предприятия, которые лишены всякого смысла. Побарахтавшись немного, я отступаюсь – и, наверное, не существует на свете нормальных людей, которые пытаются проломить головой каменную стенку.
