– Schnell, schnell!
Иосиф тотчас узнает знакомый язык. Еще бы, ведь он школьный учитель немецкого.
– Ja-ja, – усмехается Иосиф.
Он считает, что это шутка, разыгранная его учениками, и полусонную злость вытесняет теплый позитив.
– Оригинально придумано! Но где вы раздобыли фашистскую форму? Ограбили музей на Поклонной горе?
– Форма нашей доблестной родины. Нашей партии! – грубовато отзывается тот, что в фуражке.
Иосиф окончательно выходит из полусна и понимает: перед ним не ученики-старшеклассники, это дядьки за сорок. Они даже старше его самого. Но что им нужно? У первого чуть распахнут плащ и видна кобура, у второго на плече висит автомат. Иосиф смекает: образец – не музейная бутафория с извлеченными внутренностями, это самый настоящий боевой пистолет-пулемет MP-40. От него на весь подъезд пахнет оружейной смазкой.
– Если вас ко мне направила ваша партия – убирайтесь в задницу! Я с нацистами дела не имею! Если я работаю школьным учителем немецкого языка, это не означает, что я приверженец тех самых взглядов. Боже, как глупо так думать…
На шум выскакивает сосед.
Слесарь Алексей Николаевич маячит волосатым пузом.
– В чем дело? – спрашивает он, поглаживая лысину. – Вы кино снимаете? Про войну?
– Так точно! – поворачивается к нему немец в фуражке с орлом. – «Гости из прошлого» называется. Слышали о таком? Нет? Только цыц! – это я по секрету.
– Все, понял, ухожу, – бормочет сосед и закрывает за собой дверь. Но, не успев повернуть ключ, вновь открывает. От лысины отражается свет энергосберегающей лампочки.
– А свободной ролишки случайненько не найдется?
– Нет, уважаемый, – по-русски отвечает невозмутимый немец. В его голосе чувствуется легкий акцент. Любой другой не поймет, но Иосиф в этом деле собаку съел. – Все роли расписаны.
Дверь захлопывается.
Иосиф хочет крикнуть соседу, чтобы тот вызвал полицию, но человек в каске предостерегающе хватается за оружие.
– Nicht! – оскаливается он. Иосиф замечает белые зубы, среди которых притаился один золотой.
– Ладно, ладно… нихт-нихт…
Иосиф медленными шагами отступает вглубь квартиры, заглядывает за угол и видит трехлинейную винтовку Мосина, приставленную к стене. Из глубины дверного проема немец наставляет на него автомат.
– Нихт… нихт, – продолжает шептать Иосиф. – Подождите, голубчики… подождите, родные. Будет вам и родина, и партия…
Рука Иосифа тянется к винтовке. Он хватает и вскидывает ее как заправский солдат. Но немец в фуражке уже здесь. Мосинка упирается в плащ. В руке напротив пистолет Люгера.
Они стреляют одновременно, но, кажется, пуля настигает Иосифа первым.
– Очнись! Скотина, очнись! – кричит склонившийся над Иосифом второй немец в каске. – Чего разлегся, мразь этакая? Притворяться вздумал?! Знаешь, кого ты подстрелил?
Солдат выражается по-немецки, но Иосиф отлично его понимает.
– Очнись… Очнись! – он пинает Иосифа в бок тяжелым сапогом. – Очнись! Слышишь? Я забью тебя до смерти!
Еще пинок, еще… Голос немца становится каким-то женским. Затем милым и даже ласковым. Иосиф открывает глаза и видит женщину, сидящую возле него в пассажирском кресле самолета. Она тычет его в бок.
2
– Очнитесь… Мужчина, вам плохо? Я вызову стюардессу.
– Нет-нет, подождите. Со мной все в порядке, – заверяет Иосиф, хотя сам не шибко-то верит в это.
– Вас трясло. Вы громко кричали.
– Всего-навсего скверный сон, – отмахивается он.
Иосиф приподнимает голову, оглядывает салон, и видит, как на него смотрит пара десятков удивленных человеческих глаз. Жутко неловко.
