Паства благодарно кивала. Но Арина видела: все, как и она, ждут десерта. Медитации. Выхода в потусторонний мир.
Ученики лягут на маты, гуру достанет свою поющую чашу – и можно будет улетать. Прочь с земли. В рай.
Правда, рай общественный оказался куда скромнее персонального – того, что Балаев устроил ей в день знакомства. Маму Арина, конечно, видела. Но поговорить получалось не всегда. Иногда та являлась лишь тенью. Или шла далеко впереди – никак не получалось догнать. Балаев говорил: «Учись. Молись. Жди. Все придет».
Другие девочки (Арина, хоть и стеснялась, расспрашивала их в перерывах) достигли гораздо большего просветления. Кто-то умел управлять снами: «Моего зайчика нет со мной днем, но ночью он всегда рядом». Иные могли и безо всякой поющей чаши и расслабляющих слов вогнать себя в транс. «Но с Львом ярче получается, красивее».
Иногда Арине поручали: вымыть пол, убрать в кухне или приготовить на всех салат из фермерских овощей. Повинность она исполняла с улыбкой.
А вот основную свою работу – в одночасье возненавидела.
Кому нужен их жалкий оркестр? В чем радость – ездить по подмосковным домам культуры, играть в полупустых залах? Зачем тратить драгоценное время: учить свою партитуру, потом бесконечно репетировать?
А главное: оркестр отнимал ее от мамы.
Когда человек только отбывает повинность, это видно сразу.
Дирижер прежде вообще ее не замечал, а теперь все чаще останавливал репетицию. Прикрикивал:
– Ты, желтоглазая с хвостиком! Опять опоздала на полтакта!
Арина краснела, пыталась сосредоточиться, но через полчаса делала новый ляп.
Дирижер терпел десять дней. На одиннадцатый велел остаться. С кислым видом спросил:
– Чем я могу тебе помочь?
Арина удивилась:
– Я думала, вы меня увольнять позвали.
– Ну, что мы – звери? – укоризненно проговорил он. – У тебя психологическая травма. Да и где я скрипачку найду – на твою зарплату?
– Мне нужен отпуск, – быстро сказала она.
Дирижер прищурился:
– Будешь сидеть в квартире и рыдать?
– Нет, – заторопилась Арина. – Я хожу в антикризисный центр, мне там помогают.
– Что еще за центр?
– Ну… частный.
– Не знаю, как тебе там помогают, – безапелляционно молвил босс. – Но играть скоро совсем разучишься.
Вырвал из блокнота листок, написал что-то, протянул.
– Вот, держи. Телефон нормального врача. Обязательно позвони и сходи.
– А зачем мне к врачу?
– Уж поверь опытному, – усмехнулся дирижер. – Депрессию лучше в самом начале поймать – чем потом в дурке валяться полгода.
– Нет у меня никакой депрессии! – возмутилась Арина.
– Ой, слушай. Я с вашей творческой братией двадцать лет работаю. Вижу каждого насквозь. Попьешь таблеточек – слабеньких, безобидных – и будет полный нормуль.
– За психичку меня, значит, считаете, – буркнула Арина.
Сунула листочек в сумку, пообещала:
– Позвоню обязательно.
Зашла в туалет и порвала бумажку в мелкие клочки.
Надо уволиться. А с голоду не умереть ей Лев Людовикович поможет. Надо попроситься в центр на постоянное место жительства. Она согласна и готовить, и убирать. Даже на секс согласна. Только бы позволили присутствовать на медитациях.
* * *
Федор Константинович долго не мог поверить в смерть давней подруги. Просто в голову прийти не могло. Ведь в ночь на первое он звонил Горошевым. Приятельница веселым голосом отчиталась: сидим за столом, смотрим «Профессионала», оливье с креветками удался.
– По нашему телевидению больше ничего нет? – усмехнулся он.
