– Я говорю серьёзно. Я никуда не полечу! Не для того я ждала тебя долгих пять лет, чтобы через несколько дней расстаться. Я остаюсь с тобой, Боб! Я так решила, и даже не пытайся меня отговаривать!
Боб обхватил голову руками.
– Что ты говоришь, Кети! Одумайся!
– Я уже всё обдумала, любимый! Я буду встречать «конец света» с тобой, Боб! Вместе с тобой!
На следующий день, собрав все необходимые вещи и взяв на поводок Грея, Глеб прибыл на «Альбатрос». Сложив вещи в каюте и оставив там же собаку, он занялся подготовкой к предстоящему полёту. Необходимо было совместно с техниками проверить работу двигателей, загрузить вещи, которые могли бы понадобиться в полёте. Изучить навигационные карты. «Альбатрос» должен был в числе первых кораблей прокладывать маршрут предстоящей экспедиции, и это накладывало дополнительную ответственность на членов экипажа. Решено было задействовать три смены, каждая вахта должна была длиться по восемь часов. Затем восемь часов бодрствования и восемь часов сна.
За семь дней до намеченного старта на борт их звездолёта прибыл штурман с корабля асхейцев. Мэй, как он назвался, пожал по земному обычаю всем руки, дождался приглашения и сел в кресло штурмана. Он принялся знакомиться с панелью приборов и мониторами, изредка задавая вопросы о назначении той или иной кнопки.
Все, кто находился в рубке, с интересом наблюдали за ним. Ростом он не сильно отличался от землян, но был несколько плотнее всех присутствующих. Иногда казалось, что в кресле сидит обычный земной человек, если бы не лиловый с оттенком синего цвет кожи, золотистый зрачок и желтоватый цвет радужной оболочки глаз да, пожалуй, несколько необычная форма ушной раковины. Вот, собственно, и всё, чем он отличался от землян. На русском говорил он довольно чисто, но иногда путал род и склонение. Асхеец часто улыбался, всячески пытаясь завоевать доверие землян и наладить контакт, что, впрочем, было вполне естественно. Им вместе предстояло провести в звездолёте почти полтора месяца.
Глеб тоже наблюдал за гостем, и, так как его вопросы относились преимущественно к нему, охотно на них отвечал. Но, несмотря ни на что, Глеб не мог отделаться от необъяснимого чувства тревоги, возникшего у него после знакомства с асхейцем. Он поймал себя на мысли, что подобное чувство возникало у него тогда, когда в его кабинете кто-то из заключённых начинил лгать и изворачиваться, пытаясь выставить себя в другом, более выгодном свете и избежать наказания. Во всём поведении Мэя чувствовалась какая-то неискренность. Надо сказать, что и Грей придерживался того же мнения.
Собака с первой же встречи невзлюбила инопланетянина и при его появлении начинала рычать на него. Мэй, увидев Грея, старался как можно быстрее прошмыгнуть мимо него. Приходилось во время дежурства Глеба запирать пса в каюте. Когда Мэй в первый раз увидел Грея, то испуганно попятился и широко открыл от удивления глаза.
– Что с тобой, Мэй? – поинтересовался Глеб. – На вашей планете нет собак?
– Есть. Но они несколько меньше, – запинаясь, ответил Мэй.
С землянами Мэй общался на русском языке, но, как выяснилось, знал английский, а также общий язык всех землян, который назывался эсперанто. Иногда он консультировался с асхейцами по встроенному в комбинезон голографическому вещателю.
Слыша их гортанную речь и не понимая предмета их разговора, Глеб чувствовал себя как бы «не в своей тарелке». Не понимая до конца, что им движет, простое любопытство или какое-либо другое чувство, он спросил его однажды:
