Глаза, устремленные на улицу. Жизнь Джейн Джекобс - страница 14

Что бы мы ни думали о ее детских текстах, она продолжала писать. Некоторые ее стихотворения были опубликованы – и когда она выросла, и тогда, пока была подростком: «Шлю вам поздравления из офиса The American Girl»[66], – написала издатель Элен Феррис десятилетней Джейн в январе 1927 года. «Мисс Йост [возможно, помощница Элен, возможно, учительница Джейн] только что прислала мне несколько ваших стихотворений, и я хочу сказать вам, что они мне нравятся». Все она, конечно, не могла напечатать, «но вы можете быть уверены, что я использую по меньшей мере часть ваших стихотворений, как только представится такая возможность». Джейн нечасто писала стихотворения, когда повзрослела, но всегда любила поэзию и декламировала стихи, за что кто-то из детей называл ее «бесконечным складом» Шекспира и Матушки Гусыни, Лонгфелло, Линдсея и Фроста[67].

Из родителей Джейн ближе был отец. Она вспоминала его как «очень любознательного, умного и независимого. Он был по местным меркам очень известным диагностом»[68], своего рода Шерлоком Холмсом телесных улик. Он умел смотреть и слышать. «Я любила слушать его истории о том, как он обнаружил то или это». Доктор Батцнер, лысый и с усами, всегда читал энциклопедию не для того, чтобы праздно накапливать занимательные факты, а чтобы погрузиться в ее содержательные статьи, иногда довольно длинные, часто обсуждая их со своей семьей. Джейн вспоминала, что ей было около семи, когда папа просил ее отыскать ему тот или иной том, на Gr или Ro. «И пока он листал страницы, а я рассматривала картинки и таблицы, он развлекал меня чем-то интересным» о греках и римлянах. «Больше всего мне понравилось, как варвары попросили три сотни фунтов перца у Рима в счет уплаты выкупа. Он сказал, что для выкупа это совершенно цивилизованная просьба».

Отношения Джейн с матерью были более сложными. Образ старой леди, забирающей волосы в аккуратный пучок, всегда аккуратно одетой и ухоженной, о которой внуки тепло вспоминали как о прекрасной рассказчице, садоводе, готовившей сытные завтраки с вафлями, дружелюбной, интеллигентной, принципиальной, иногда веселой или игривой, но всегда глубоком и внимательном слушателе, – не вполне согласуется с образом той молодой женщины, что не так давно покинула пенсильванский Эспи, которую Джейн подростком знала как свою мать. Бесс могла стать более терпимой за 101 год; строгий республиканец, она ушла из Дочерей американской революции[69], когда они осудили Джеки Кеннеди за то, что та послала рождественскую открытку UNICEF из Белого дома[70]. Уже взрослой Джейн признавала достоинства матери и могла объективно нарисовать ее точный портрет. Как она гуляла с Джейн по саду каждое утро, показывая тот или иной новый росток. Или как однажды во время забастовки шахтеров она плотно скрутила влажные газеты, одну к другой, чтобы сделать из них искусственные дрова[71]. «Я все еще могу представить, – писала ей Джейн с любовью, – как ты окунаешь их в ведро воды и сушишь на заднем дворе». Джейн рассказывала, как мать «стала старшей ночной медсестрой в важной больнице в Филадельфии»[72], – настоящая гордость. Она могла рассказать, как ее мать испытывала сострадание. Когда та была медсестрой, большинство ее пациентов были бедняками. «Она рассказывала мне об их нелегкой жизни», их нищета гложет ее[73]. В 1975 году, когда мать приблизилась к ста годам и все больше слабела, Джейн написала, что все еще «не может свыкнуться с мыслью, что дни этой прекрасной старой леди подходят к концу… Я привыкла к той, кем она была, [и] кроме того, на самом деле я люблю ее»